|
Думаю, что мать любила моего отца, но больше как мужа и, главное, отца своих детей, но не была влюблена в него. Настоящие же ее любви, как я понимаю, были три или, может быть, четыре: любовь к умершему жениху, потом страстная дружба с компаньонкой-француженкой m-elle Hеnissienne, про которую я слышал от тетушек и которая кончилась, как кажется, разочарованием. M-elle Hеnissienne эта вышла замуж за двоюродного брата матери, князя Михаила Волхонского, деда теперешнего писателя Волхонского. Вот что пишет моя мать про свою дружбу с этой m-elle Hеnissienne. Пишет она про свою дружбу по случаю дружбы двух девиц, живших у нее в доме: «Je m’arrange tr?s bien avec toutes les deux: je fais de la musique, je ris et je fol?tre avec l’une et je parle sentiment, ou je mеdis du monde frivole avec l’autre, je suis aimеe ? la folie par toutes les deux, je suis la confidente de chacune, je les concilie, quand elles sont brouillеes, car il n’y eut jamais d’amitiе plus querelleuse et plus dr?le ? voir que la leur: ce sont des bouderies, des pleurs, des rеconciliations, des injures, et puis des transports d’amitiе exaltеe et romanesque. Enfin j’y vois comme dans un miroir l’amitiе qui a animе et troublе ma vie pendant quelques annеes. Je les regarde avec un sentiment indеfinissable, quelquefois j’envie leurs illusions, que je n’ai plus, mais dont je connais la douceur; disant le franchement, le bonheur solide et rеel de l’?ge m?r vaut-il les charmantes illusions de la jeunesse, o? tout est embelli par la toute puissance de l’imagination? Et quelquefois je souris de leur enfantillage»[8 - Мне хорошо с обеими, я занимаюсь музыкой, смеюсь и дурю с одной, говорю о чувствах, пересуживаю легкомысленный свет с другой, любима до безумия обеими, пользуюсь доверием каждой, я их мирю, когда они ссорятся, так как не было дружбы более бранчливой и более смешной на вид, чем их дружба. Постоянные неудовольствия, плач, утешения, брань и затем порывы дружбы, восторженной и чувствительной. Так я вижу, как бы в зеркале, дружбу, которая одушевляла и смущала меня в продолжение нескольких лет. Я смотрю на них с невыразимым чувством, иногда завидую их иллюзиям, которых у меня уже нет, но сладость которых я знаю. Говоря откровенно, прочное и действительное счастье зрелого возраста, стоит ли оно очаровательных иллюзий юности, когда все бывает украшено всемогуществом воображения? А иногда я усмехаюсь их ребячеству (фр.).].
Третье сильное, едва ли не самое страстное чувство было ее любовь к старшему брату Коко, журнал поведения которого она вела по-русски, в котором она записывала его проступки и читала ему. Из этого журнала видно страстное желание сделать все возможное для наилучшего воспитания Коко и вместе с тем очень неясное представление о том, что нужно для этого. Так, например, она выговаривает ему за то, что он слишком чувствителен и плачет при виде страданий животных. Мужчине, по ее понятиям, надо быть твердым. Другой недостаток, который она старается исправлять в нем, – это то, что он «задумывается» и вместо bonsoir[9 - Добрый вечер (фр.).] или bonjour[10 - Здравствуйте (фр.).] говорит бабушке: «Je vous remercie»[11 - Благодарю вас (фр.).].
Четвертое сильное чувство, которое, может быть, было, как мне говорили тетушки, и которое я так желал, чтобы было, была любовь ко мне, заменившая любовь к Коко, во время моего рождения уже отлепившегося от матери и поступившего в мужские руки.
Ей необходимо было любить не себя, и одна любовь сменялась другой. Таков был духовный облик моей матери в моем представлении.
Она представлялась мне таким высоким, чистым, духовным существом, что часто в средний период моей жизни, во время борьбы с одолевавшими меня искушениями, я молился ее душе, прося ее помочь мне, и эта молитва всегда помогала мне.
Жизнь моей матери в семье отца, как я могу заключить по письмам и рассказам, была очень счастливая и хорошая. |
