Как бы там ни было, но Клэббер спровоцировал кризис, и приходилось принимать меры. На следующий день четыре главных утренних газеты Кампалы подняли крик о колдовстве и предательстве. Вечерние издания слегка подкорректировали огонь. Наиболее прогрессивные парламентарии, хотя и не верили ни одному слову этих слухов, нашли возможность их использовать: они требовали полного искоренения «ретроградной первобытности» и передачи заповедника Мерчисон Фоллс под возделываемые земли. Складывалось впечатление, что нагрядает погром.

Именно Толлер решил списать все на оптические эффекты (в свою пору это очень хорошо срабатывало по отношению к Неопознанным Летающим Объектам). Во время пресс-конференции он подчеркнул глубоко абсурдный характер даже самого понятия «антигравитация», и видные ученые, состоявшие на службе правительства, поспешили подтвердить это замечание. Кому же, в таком случае, как не колдунам было воплощать явление, невозможность которого столь очевидна? Затем Толлер раскрыл, какое заключение выдал ТОМАС. Невозможно, сказал он. (Директор ЦРУ уклонился от прямого цитирования по настоянию британского пресс-атташе). И увенчал свою аргументацию «объяснением», данным ему самим ТОМАСом: дело-де было в оптических иллюзиях, «вызываемых необычными климатическими условиями Уганды в конце весны и начале лета». Это не совсем соответствовало истине, поскольку ТОМАС, вопреки расхожему мнению, всего лишь оценивал вероятность, в его функции не входила интерпретация событий.

Нет пророка в своем отечестве: ТОМАСа постигла та же участь, что и его предшественников. Но в то же время он избежал ее в Африке. Народам таких стран, как Уганда, вступающих в век Просвещения, ТОМАС представлялся персонифицированным Богом Разума. Поскольку здание, в котором он обитал, напоминало Каабу, а большая часть населения этих стран по происхождению — мусульманская, значимость ТОМАСа как оракула только возрастала. Мини-джунгли, его покрывающие, добавляли образу Чистого Разума штрихи знакомой таинственности, волнующей сердца людей, покинувших джунгли не так уж давно. В общем, ТОМАС являлся в некотором роде суперколдуном, что увеличивало его ценность в глазах ЦРУ (хотя оно никогда бы в том не призналось). Трижды он объявлял, что революции, казавшиеся неизбежными, не произойдут — и они действительно не происходили.

Прочное неверие не способно двигать горы, однако оно помогает удерживать их на месте.

Когда мука немного ослабла — боли были жуткими, и Томас не хотел вспоминать пытку, которую перенес, — ему пришло в голову, что он находится под действием наркотиков. В тяжелом воздухе хижины ощущался сладковатый незнакомый запах. Сознание, погруженное в оцепенение, демонстрировало полное ко всему безразличие, и молодой человек догадался, что, скорее всего, его чем-то напичкали. Боль отпустила, он был жив и здоров: дальше заглядывать не хотелось.

Иногда в хижину заходил отец и покидал ее, покусывая губы, что Томас воспринимал как знак удовлетворения: колдун был доволен ходом выздоровления своего пациента, впрочем, можно было сказать «жертвы», вяло думалось молодому человеку.

Он почти поправился (если не считать того, что сладковатый воздух совсем притупил его критические способности), когда в один из дней вошел отец и объявил:

— Сегодня ты полетишь на деревянной птице, Мванга Хва. Ты будешь колдуном, как я, не так ли?

И так стало. Два искусных косметолога раскрасили его подобающим предстоящему событию образом. В своей летаргии, сравнивая себя с агнцем, коего готовят к закланию, Томас не мешал им. Он радовался отсутствию в заповеднике зеркал, но подозревал, что достаточно глянуть на отца, чтобы узнать, как выглядит он сам.

К чему, в конце концов, протестовать? После попыток, предпринятых на прошлой неделе, он был согласен допустить, что воздействие магии на него ни в чем не уступает науке, которой он обучался.