|
Женщины‑кампы опоясывают ими бедра, когда танцуют, и вообще в торжественных случаях. Друзья были заинтригованы. В комнату вошли несколько молодых женщин под предводительством Агуа. Как и большинство обитательниц тропических лесов, одеты они были только в два сшитых вместе куцых передника из толстого коричневого домотканого материала, те прикрывали лишь живот да зад. Длинные черные прямые волосы падали на спину, чуть не доходя до пояса. На шее у каждой на цветном шнурке висел деревянный гребешок. Новицкий одарил индианок широкой улыбкой. На минуту, при виде полных еды блюд, все тревоги вылетели у него из головы. С прошлого утра он не имел маковой росинки во рту, ведь по воле жреца он проспал весь вечер и всю ночь. Так что аппетитные запахи жареной курятины и рыбы, запеченного сладкого картофеля, риса, фасоли, кукурузы и свежих бананов, да вдобавок большой кувшин масато привели его в отличное настроение.
– Хо‑хо, Янек, глянь‑ка! – выкрикнул Новицкий по‑польски. – Еда не хуже, чем в варшавском «Бристоле», а официантки одеты как на танцы, приятно посмотреть. – Верно, верно! – подтвердил Смуга. – В «Бристоле» бы они произвели немалое впечатление. Агуа остановилась перед Новицким, внимательно в него вгляделась, потом сказала: – Я вижу, кумпа, ты чувствуешь себя лучше. Вчера ты был ужасно голодный, но Онари сказал, что проснешься ты не скоро, и поэтому еду мы принесли только сейчас. При первых же словах Агуа Смуга с Новицким обменялись понимающими взглядами. Впервые со времени их пленения кто‑то из кампов назвал одного из них кумпа, то есть кумом, так они обращались только к родным и друзьям. Ободренный этим, Новицкий ответил ей: – Слава Богу, благодаря добрым снадобьям твоего муженька рана уже почти не болит. Скоро встану и погуляю с вами, красотки, вижу, вы уже нарядились, как на танцы. Индианки расставляли на лавке блюда, улыбались, с любопытством поглядывали на белых мужчин. Агуа же, все еще стоя перед Новицким, продолжала: – Онари уверен, рана скоро затянется. Его чары отогнали от тебя порчу, которую на тебя нагнал злой дух, живший в пуме. – Сеньор Смуга сказал мне, что Онари бодрствовал рядом со мной, – повторил Новицкий. – Поблагодарю его, как только смогу ходить. – Он сам придет перевязать рану. – Ну и отлично, тогда и поблагодарю. Слушай, а где моя одежда? В кусьме мне тесно… – Об этом ты не беспокойся, кумпа, – сказала индианка. – Старшие жены Онари штопают штаны. Получишь их еще до захода солнца. – Ну если так, то сейчас слопаю своего друга, я такой голодный, что и тебя бы съел! Женщины прыснули визгливым смешком. Развеселившаяся Агуа сказала: – Ты меня не испугаешь, кумпа! Только уитоты и кашиби едят человеческое мясо. Хихикающие индианки выбежали из комнаты, побрякивая колокольчиками. Друзья снова остались одни. – Ну, и что скажешь, кумпа Новицкий? – шутливо вопросил Смуга. – Похоже, эти резвушки принесли нам неплохую новость, – ответил Новицкий, вгрызаясь в куриную ногу. – Только давай сначала поедим, а то на голодный желудок ни одна мысль в голову не забредет. Долгое время они молча ели. Смуга в немом восхищении поглядывал на Новицкого, поглощавшего одно блюдо за другим. Наконец, тот утолил первый голод и потянулся к кувшину. – Выпьем, Янек! Масато, если не пить его лишку, очень помогает пищеварению, – предложил Новицкий. Смуга вздохнул: – Завидую тебе, Тадек! Насколько же больше тебя я прожил среди индейцев, а все еще мне противны их масато и чича. – Уж больно ты брезгливый! Томек тоже, когда мы были у сюбео, все жаловался на чичу. |
