— Бог мой! Я никогда!.. — кровь хлынула сквозь пальцы; тогда-то он сделал отчаянную попытку убедить себя, что это всего лишь кетчуп. — Успокойся, это просто кетчуп. Потом он истошно завопил, так же, как и сейчас.

— Если уж мы затронули эту тему, твоя ответственность за все содеянное закончится на склоне этого холма; помнишь, где ты катался, — кожа на лице Теда трескалась и отваливалась. Волосы выпадали в считанные секунды. Постепенно рот расходился в такой же, как у Трепла, оскал. Теперь, когда ужас дошел до предела, Гарденер заметил, что его лыжи несутся по склону независимо от его желания.

— Ты же знаешь, что тебе не остановить нас. Это никому не удавалось; и не удастся. Как видишь, ядерное оружие тоже вышло из-под контроля. Еще давно… да, где-то с 1939-го, если я не запамятовал. Мы достигли критического объема к 1965-му. Процесс пошел. Скоро все взорвется.

— Нет… Нет…

— Ты высоко поднялся, но чем выше поднимаешься, тем больнее падать, поучал Трепл. — Убийство того, кто тебя принял в своем доме, — худшее из убийств. И теперь ты разобьешься… Разобьешься!..

Как это верно! Он пытается свернуть, но лыжи упрямо несутся к деревьям. Теперь он снова увидел старую корявую сосну. Тед и Трептрепл исчезли; его осенило: а что если они и есть Томминокеры, Бобби?

Перед его глазами снова оказалась красная полоска, пересекающая шершавую кору… все ближе, ближе. Он беспомощно несется прямо к дереву… мало-помалу он осознает, что дерево оживает и стремится поглотить его. Остальные деревья, казалось, расступались перед ним, давая дорогу; теперь красная полоска превращалась в контур губной помады, окаймляющий черную, бездонную, гнилую пасть; казалось, он слышал, как завывает ветер, там — внутри, и…

4

…в этот самый момент он не проснулся, как того следовало ожидать — принято считать, что даже наиболее невероятные сны воспринимаются как реальность, они имеют даже свою потустороннюю логику; однако этот сон был нереален, не мог быть реальным. Просто, на его место пришел другой сон. Так часто случается.

На сей раз ему снилась его старая лыжная передряга — второй раз за день, можете себе представить? Только на этот раз, дерево, в которое он должен был врезаться, превратилось в огромную пасть, намеревавшуюся поглотить его. Он проснулся в старом кресле-качалке, слишком измученный, чтобы заметить, что его горло настолько воспалилось, что, казалось, его натерли наждаком.

Гарденер вспомнил: «Вроде бы я собирался сварить кофе и принять аспирин. Почему я не сделал это?» Он хотел встать, но тут Бобби открыла глаза. Должно быть, он еще спит, иначе чем же объяснить зеленоватое свечение, льющееся из глаз Бобби. Гарду вспомнились рентгеновские лучи, исходящие из глаз Супермена в комиксах. Однако свет, льющийся из ее глаз, напоминал зеленоватые болотные огоньки; обычно так светятся светляки в гнилушках… Что-то не так, слишком уж похоже на огни Святого Эльма, возникающие на мачтах в жаркие, влажные ночи.

Бобби медленно села и осмотрелась… перевела взгляд на Гарденера. Он чуть было не сказал ей: «Пожалуйста, не свети на меня».

Не вымолвив ни слова, он уставился на свечение в глазах Бобби — в самом центре лучи зеленые, как изумруд, и яркие, как солнечный свет. Лучи слепили глаза; пришлось зажмуриться. Он попытался заслонить глаза рукой, но рука словно онемела. «Будет ожог, — решил он, — обязательно будет, в течение нескольких дней проявляются результаты облучения; сначала кажется, что это просто прыщи и что они скоро пройдут, но это первые признаки лучевой болезни, так что со временем они только прогрессируют…»

В его ушах снова раздался голос Трепла как отголосок прошлого сна, но теперь в его голосе звучало торжество: «Я ведь знал, что погибнешь, Гарденер!»

Свет коснулся его… словно омыл.