Дядя ее, в отсутствие помощника, совсем не справляется с делами, сообщала она далее. Да и сам дом, похоже, изменился: теперь в нем тихо, скучно и уныло. Может быть, всему виной переменчивая погода. А что касается горничной... (Джентльмен повернул письмо к свету, чтобы лучше читалось.) Что касается горничной, бедняжки Агнес, то она рада сообщить ему, что Агнес теперь, скорее всего, поправится, хотя находилась при смерти...

Мы выслушали эту новость затаив дыхание. Миссис Саксби закрыла глаза, и я заметила, как мистер Иббз покосился на остывшую жаровню, прикидывая потери, понесенные за последние два дня. Но Джентльмен, продолжая читать, улыбнулся. Горничная не при смерти, однако здоровье ее сильно подорвано, она так плохо себя чувствует, что ее решено отправить назад в Корк.

— Слава богу, что на свете есть Ирландия! — выпалил мистер Иббз, отирая платком испарину со лба.

Джентльмен продолжил чтение.

«Я буду рада увидеться с девушкой, о которой Вы говорили, — писала мисс Лилли. — Я буду рада, если Вы сразу же пришлете ее ко мне. Для меня важнее всего, что меня не забывают. Я не избалована чрезмерным вниманием, и ухода за мной особого не требуется. Если она окажется доброй и исполнительной, то мне она наверняка понравится. При одной мысли о том, что она явится ко мне из Лондона, где находитесь Вы, мистер Риверс, она уже делается мне дорога».

Он снова улыбнулся, поднес письмо к губам и сделал вид, что целует. Его поддельное кольцо сверкнуло при свете ламп.

Все в конце концов случилось именно так, как этот хитрый змей и предсказывал.

В ту ночь — для меня это оказалась последняя ночь на Лэнт-стрит и первая из ночей, призванных приблизить Джентльмена к сокровищам мисс Лилли, — в ту ночь мистер Иббз послал за жареным мясом, а сам положил на жаровню железяки, чтобы приготовить праздничный флип.

На ужин у нас была фаршированная свиная голова — мое любимое кушанье, заказанное к тому же в мою честь. Мистер Иббз пошел с тесаком к задней двери, засучил рукава и, нагнувшись, стал точить лезвие о каменную ступень. Одной рукой он опирался о дверной косяк, и я вдруг обратила внимание на одну вещь (у меня слезы подступили к глазам): косяк был весь в зарубках — это, когда я была маленькая, каждый год на Рождество он ставил меня у двери и отмечал, насколько я выросла с прошлого года. Теперь же он возил лезвием взад-вперед по камню, пока металл не запел, после этого вручил нож миссис Саксби, и она разрезала мясо на порции. Так было принято у нас в доме. Одно свиное ухо досталось мистеру Иббзу, другое — Джентльмену, рыло — Джону и Неженке, а щеки, где самое нежное мясо, — ей и мне.

Все это, как я уже говорила, было устроено в мою честь. Но я не знаю почему — может, оттого, что увидела зарубки на двери, а может, оттого, что подумала о супе, который миссис Саксби будет готовить из обглоданных свиных костей, а я уже его не попробую, или от самого вида свиной головы, которая, как мне почудилось, корчит рожу — ресницы узких глазок и щетинки пятачка слиплись от притворных запекшихся слез, — но, только когда все уселись за стол, мне вдруг сделалось грустно. Джон и Неженка жадно накинулись на еду, то прыская со смеху, то препираясь, то взвиваясь вдруг на ехидные замечания Джентльмена, который не переставал их поддразнивать. Мистер Иббз аккуратно подчищал все, что было у него на тарелке, миссис Саксби последовала его примеру, и только я смотрела на свой кусок свинины, и есть мне совсем не хотелось.

Я отдала половину своей порции Неженке. Она переложила ее на тарелку Джону. Тот взвыл, как собака, вгрызаясь в мясо.

А потом, когда на тарелках ничего не осталось, мистер Иббз стал сбивать яйца с сахаром и ромом — готовил флип. Потом наполнил семь стаканов, вынул из жаровни раскаленные железки, помахал ими в воздухе, чтобы чуть-чуть остудить, и опустил каждую в стакан.