Отошла от меня и снова встала перед зеркалом. Я думала, что она скажет мне что-нибудь более приятное, но напрасно надеялась. А на полу под стулом я заметила двойку червей. Карта упала на пол — и она наступила на нее каблуком, отчего край карты замялся.

С тех пор я всегда узнавала эту карту, когда мы с ней в последующие дни садились играть. В тот день, однако, она велела мне отложить карты: мол, от одного вида их ее тошнит, и вообще ей все надоело. Она легла в постель и попросила принести ей чашку воды. А раздеваясь, я заметила, как она достала какой-то флакончик и накапала в чашку три капли. Это была какая-то микстура для сна. Раньше я не замечала, чтобы она принимала микстуру. После этого она стала зевать. А когда я на следующий день проснулась, она не спала, лежала, зажав губами прядь волос, и рассматривала фигуры на балдахине.

— Посильнее расчешите мне волосы, — попросила она, когда я начала ее одевать. — Изо всех сил, так, чтобы блестели. Ой, какие бледные у меня щеки! Не могли бы вы их пощипать, Сью? Ничего, если будут синяки. Лучше ходить с синими щеками, чем с бледными, как у мертвеца!

Глаза ее потемнели — должно быть, от снотворных капель. Она озабоченно морщила лоб. Мне не понравилось, что она заговорила о синяках. Я сказала:

— Стойте смирно, мисс, а то я вообще не смогу вас одеть. Вот так-то лучше. Итак, какое платье желаете надеть?

— Серое?

— Серое — не нарядно. Лучше голубое...

Голубое очень шло к ее светлым волосам. Она стояла перед зеркалом и смотрела, как я его застегиваю. И с каждой новой застегнутой пуговицей лицо ее становилось все довольнее. И когда я застегнула самую верхнюю, она посмотрела на меня. На мое коричневое шерстяное платье.

— Ваше платье, Сью, какое-то затрапезное, не правда ли? Мне кажется, вам пора переменить его.

— Переменить? Но другого у меня нет, — ответила я.

— Как это — другого нет? Ужас какой. А мне оно уже надоело. Что вы носили, когда служили у доброй леди Алисы? Разве вам не досталось от нее каких-нибудь платьев?

Я почувствовала — и, полагаю, тут я была абсолютно права, — что Джентльмен недоглядел, дав мне с собой всего лишь одно платье.

— Видите ли, дело в том, что леди Алиса, конечно, дама ангельской доброты, только вот скуповата. Она забрала мои платья обратно — чтобы отдать новой служанке, в Индии.

Мод потупилась: видимо, ей стало неловко. Потом спросила:

— Что, в Лондоне все дамы так обращаются со своими горничными?

— Только скупые, мисс, — отвечала я.

Тогда она сказала:

— А мне из моих вещей ничего не жалко. Пойдите и возьмите себе другое платье, чтобы было в чем показаться днем. И может быть, еще одно — чтобы переодеться, когда... ну, скажем, когда к нам заглянет гость... — Она раскрыла шкаф и нырнула за створку. — Кажется, мы одного роста. Вот три или четыре платья, гляньте, я их совсем не ношу и спокойно без них обойдусь. Вы любите длинные юбки, я знаю. А мой дядюшка не разрешает мне ходить в длинных — он уверен, что они вредят здоровью. Но к вам, понятное дело, это не относится. Нужно лишь немного отпустить подшивку. Надеюсь, вы сумеете?

Еще бы! Я ведь привыкла дома распарывать швы, да и сама при желании могла прошить как по линеечке.

Она показала мне платье. Странное оно было: из оранжевого бархата, с бахромой, а юбка колоколом. Как будто, когда его сшивали, в мастерскую влетел ураган и раздул все детали.

— Примерьте его, Сьюзен, давайте! Я вам помогу. — Она подошла ближе и стала раздевать меня. — Видите, я тоже могу, не хуже вас. Теперь я — ваша горничная, а вы — госпожа!

И усмехнулась, и, пока расстегивала на мне платье, все как-то нервно посмеивалась.