Большинство людей ближе метра к краю не подходят. На этом расстоянии можно наклониться и бросить взгляд вниз. Но все-таки нет ощущения, что есть реальный риск убиться насмерть. Когда стоишь так близко от края, даже столь дивного и пленительного, как мыс Доб­рой Надежды, возникает пьянящее головокружение, и недавний завтрак просится наружу.

Значит, это все? Это все, что есть? Знаю ли я уже все, что могу знать?

Я делаю еще один шажок, потом еще один. До края осталось полметра. Передняя нога вибрирует, когда я пере­ношу на нее вес тела. И продолжаю идти дальше. Вопреки магниту. Вопреки зову своего ума. Вопреки инстинкту самосохранения.

Осталось сантиметров тридцать. Теперь я смотрю прямо вниз. Почему-то подступают слезы. Тело инстинктивно сжимается, защищаясь от чего-то воображаемого и необъяснимого. Порывами налетает ветер. В голову стучат мысли…

Когда ты у самого края, тебе кажется, что ты летишь. Перед лицом бездны ты словно слился с небом. И почти ожидаешь, что упадешь.

Я на мгновение припадаю к земле, переводя дыхание и собираясь с мыслями. Заставляю себя взглянуть на воду, которая внизу бьется о скалы. Затем перевожу взгляд направо, на мелких муравьев, которые топчутся у вывесок, делают снимки, садятся в туристические авто­бусы: вдруг меня кто-нибудь видит? Эта жажда внимания абсолютно иррациональна. Как, впрочем, и все остальное. Снизу меня и не разглядишь. А если бы меня и было видно, слишком велико расстояние: никто ничего не смог бы сказать или сделать.

Я слышу лишь ветер.

Значит, вот оно?

Тело содрогается, страх пьянит и ослепляет. Я концентрируюсь и очищаю мысли в своего рода медитации. Ничто так не трезвит и не сосредотачивает, как несколько сантиметров от собственной смерти. Я выпрямляюсь и снова смотрю вдаль. Я улыбаюсь. Я напомнил себе, что умереть не страшно.

Такая открытость собственной смертности имеет древние корни. Древнегреческие и древнеримские стоики призывали людей все время помнить о смерти, чтобы больше ценить жизнь и оставаться смиренными перед лицом невзгод. В некоторых направлениях буддизма медитация понимается как путь приготовления живого человека к смерти. Растворение «Я» в великом ничто — обретение просветленного состояния нирваны — мыслится как своего рода репетиция перехода на ту сторону. Даже Марк Твен, этот лохматый озорник, который пришел и ушел с кометой Галлея, сказал: «Страх перед смертью следует из страха перед жизнью. Человек, который живет полной жизнью, готов умереть в любой момент».

Я все еще на скале. Сажусь на корточки, чуть отклоняюсь назад, выставляю руки за спиной и аккуратно приземляюсь на задницу. Затем аккуратно свешиваю одну ногу через край скалы. Оказывается, за краем есть небольшой уступ. Я ставлю ногу на него. Затем переношу за край другую ногу и тоже ставлю ее на уступ. Несколько мгновений сижу неподвижно, отклонившись назад и опираясь на ладони. Ветер ерошит волосы. Тревога стала переносимой, но лишь пока я сосредоточен на горизонте.

Затем я сажусь прямо и снова смотрю вниз. Страх резко поднимается по спине, наэлектризовывая члены. Ум лазером сосредоточен на точных координатах каждого сантиметра тела. Пожалуй, в какие-то моменты страх удушает. Но всякий раз, когда это происходит, я опустошаю свои мысли, заставляя себя смотреть на свой потенциальный приговор, а затем просто признать его существование.

И вот я сижу на краю света, на южной оконечности надежды, у врат востока. Эта мысль пьянит. Я чувствую, как адреналин разносится по всему телу. Никогда еще столь неподвижное и столь вдумчивое состояние не будоражило столь сильно. Я слушаю ветер, наблюдаю за океаном и смотрю на концы земли. И смеюсь вместе со светом: все, чего он касается, благо.

Осмыслить собственную смертность важно, поскольку это избавляет от всех пустых, шатких и поверхностных ценностей в жизни.