— Здравствуй, — прошептала она. — Как дела?

Старуха не отвела взгляда, смотрела прямо несколько секунд, потом веки снова сомкнулись, и она издала какой-то булькающий звук. Будто бы вот прямо взяла и умерла. Но мужчина не отреагировал, и Турюнн решила, что старуха просто снова заснула.

— Значит, он позвонил тебе, — сказал мужчина, словно разговаривая сам с собой.

— Я поищу вазу, — сказала она. — У них наверняка есть в…

— Я сам все сделаю, — быстро проговорил мужчина и обогнул кровать.

— Надо, наверно, познакомиться, — сказала Турюнн и протянула руку.

— Маргидо, — представился он. — Рад встрече.

— Я тоже. Я слышала, вы болели.

Она взяла руку старухи, в ней не было ни движения, ни силы, мертвая конечность. Скрюченные пальцы с холодными кончиками, узкое обручальное колечко почти вросло в кожу, прозрачные, сиреневатые ногти. Глаза опять были открыты и смотрели прямо перед собой, как несколько минут назад. Турюнн наклонилась над одеялом, чтобы попасть в поле зрение старухи. Но когда ей показалось, что Анна смотрит ей в глаза, она не выдержала и отвела взгляд. В глазах была пустота, напоминающая о фотографиях новорожденных детей, всего нескольких часов от роду, какая-то бдительная интенсивность в этом взгляде, которую могут расшифровать только новоиспеченные родители. У нее был инсульт. Очевидно, она не понимала, что происходит вокруг. Хотя мышцы лица не действовали, выражение глаз-то должно было сохраниться? Турюнн и сама толком не знала. Все равно неприятно. Однажды в метро в Осло она встретилась взглядом с человеком лет тридцати. Он сидел с полуулыбкой, а она слишком надолго задержала на нем взгляд, ей было не больше пятнадцати-шестнадцати. Ей показалось, что мужчина вот-вот начнет к ней приставать, она испугалась до смерти, захотела, где бы они ни вышел, выйти остановкой позже, чтобы он не мог ее преследовать. И тут он встал и направился к дверям, размахивая перед собой белой тростью.

— Я Турюнн. Твоя внучка. Жаль, что мы раньше не встречались.

Она заплакала, отпустила ссохшуюся руку, поспешила в туалет, оторвала клочок бумаги. С чего это она расплакалась? Надо взять себя в руки. Она услышала звук открывающейся двери и стук вазы, поставленной на столик.

Если он зайдет в киоск, то поймет, где она купила цветы, поймет, как легко она отделалась.

Она спустила воду в туалете и громко высморкалась. Металлическая корзинка на стене была полна резиновых перчаток. В мусорной корзине она разглядела несколько свернутых прокладок с темными пятнами.

Маргидо не присел, остался стоять в ногах, облокотившись на спинку кровати и слегка покачиваясь.

— Ты здесь побудешь немного? — спросил он.

— Не знаю. Надо, наверно, позвонить, сказать, что я приехала… Отцу.

— Я здесь с ночи. Тур был с утра, пока я спал несколько часов в отведенной мне комнате.

— Ну да. Я тоже могу посидеть. А она понимает речь? Хотя она вроде как… не видит меня.

— Не думаю. Хотя все может быть.

— А что врачи говорят?

— Они пока ничего не знают. Первые сутки после инсульта решают все. Но у нее, говорят они, состояние стабильное. Наверное, сегодня ночью дежурить не придется.

— Мы с ней раньше никогда не встречались.

— Да.

— И с вами тоже. Вы же мой дядя. Как странно.

— Да… странно.

— А чем вы занимаетесь?

— Тур разве не рассказывал?

— Нет. Мы об этом не особо говорили.

— У меня свое похоронное бюро.

Она позвонила отцу.