– Слушай, Перец, если хочешь, забирай все эти шубы. Просто подумай о том, что скажут люди. Ты идешь с железом на корешка, не имея на то никаких обоснований.

Семенихин был абсолютно прав. Такое не прощается. Но Перец уже давно решил по-своему. Он решил это, едва услышал в новостях о количестве украденных шуб. В его кармане лежала доверенность на право управления «десяткой», поэтому сейчас другого исхода для Семенихина быть не могло. Стрелять в живого человека всегда трудно. Еще труднее стрелять в друга…

Выстрел прогремел. Перец, наблюдая, как его теперь уже бывший друг, хватая ртом воздух, сползал по чугунной батарее отопления, вдруг подумал о том, что этот выстрел могли услышать соседи. Снимаемая ими квартира на Выставочной была пуста, как школьный актовый зал в июле. Выстрел из обреза – не пистолетный хлопок. Он едва не разорвал уши даже самому стрелку. Что делать?..

На площадке хлопула дверь, и послышались удаляющиеся вниз шаги. Перец вспомнил, как Синий говорил ему о том, что в доме не работает ни один телефон. А если это кто-то из законопослушных граждан метнулся сообщать о перестрелке в мусарню?!

Шубы!!

Вот то, из-за чего, собственно, и умирал сейчас у батареи его бывший друг. Он был еще жив. Синему хотелось проклясть Перца, но он не мог вымолвить ни слова. Умирать было страшно, но еще страшнее было смотреть на то, как человек, ближе которого у Семенихина не было, даже не обращал внимания на него. Словно и не было этой огромной развороченной раны на правой стороне груди. Ночью они тоже старались не смотреть на то, как корчится в агонии охранник. А Перец собирал по всей квартире шубы и набивал, набивал, набивал ими сумки…

За дверью слышались шаги и торопливые движения. Словно кто-то таскал по дощатому полу тяжелые сумки и сносил их к входной двери. Струге прислушался. Работал один человек. А где же второй? Ах да… Этот запах…

Простояв под дверью еще несколько минут, Струге вдруг с ужасом подумал о том, что произойдет, если старик на самом деле побежал звонить в милицию. Братва в полосатом «УАЗе» прибудет на место уже через несколько минут.

– Вот черт… – пробормотал Антон и в растерянности стал осматривать дверь. Ничего особенного – коричневый, треснувший в нескольких местах материал указывал на то, что дверь деревянная и не является «задачей», которую обычно любил ставить перед органами правопорядка ныне покойный вор в законе Пастор. Одной из его любимых шуток была установка бронированной двери и маскировка ее под хлипкий лист фанеры, обшитый ватой и разорванным дерматином. Этакий кирпич, засунутый в резиновый мяч и оставленный посреди тротуара. Пастор-Овчаров постоянно переезжал, однако арсенал его шуток оставался неизменным. На памяти Струге было уже около десятка сотрудников СОБРа, которые после штурма квартир Овчарова доставлялись в больницу с тяжелейшими травмами ног.

Прислонившись спиной к косяку соседней квартиры, что была напротив, Антон обрушил на дверь всю тяжесть своих восьмидесяти килограммов веса. Дверь сухо треснула и отлетела в сторону. Путь вперед был свободен…

Свободен, если не брать в расчет тридцатилетнего, незнакомого судье мужика. Он стоял в конце короткого коридора и вынимал из-за пояса обрез.

– Тихо, тихо, родной… – протянул к нему руку Антон. – Не стреляй в папу. Если попадешь – меньше пожизненной «крытки» не дадут.

Увидев, что его слова дошли до сознания молодого человека, Струге на мгновение расслабился и потерял концентрацию.

«Кажется, – подумал судья, – контакт налаживается…»

Однако тут же ему пришлось закрывать голову от обреза. По всей видимости, после стрельбы стрелок не удосужился перезарядить обрез и теперь пользовался огнестрельным оружием как холодным.