— Самое малое, что следует сделать для тебя в твоем печальном положении, — жизнерадостно провозгласил хозяин, — так это продать сего скакуна за жалкие гроши! Статью он, правда, не блещет, будучи помесью дунджа и фелукхари, зато легок на ногу, охотно поглощает помои и славен непоколебимой лояльностью.

— Все это прекрасно, — заметил Кугель, — и я ценю твой альтруизм. Однако же для столь несуразного создания любая цена чересчур высока! Не забудь учесть болячки на заду, экзему на хребте, а также — поправь меня, если я ошибаюсь, — весьма удручающую одноглазость.

— Сущие пустяки! Подумай сам, что тебе понадобится на Равнине Стоячих Камней — верный скакун или предмет тщеславной гордости? Итак, решено — он твой! И всего за тридцать терций.

Шокированный Кугель резко отшатнулся.

— Как? Когда за лучшего камбалезского вериота просят от силы двадцать?! Друг мой, твои замашки значительно превосходят мою платежеспособность.

Хозяин оставался воплощением дружелюбия и терпения.

— Друг мой, посреди Тсомбольских болот не купишь даже смрада дохлого вериота.

— Боюсь, характер нашей дискуссии становится абстрактным, — заметил Кугель. — Вернувшись на уровень практики, я утверждаю, что названная цена попросту бессовестна.

Багровая физиономия на миг утратила добродушие, и здоровяк плаксиво пробормотал:

— Ну вот, опять как всегда… Каждый, кому я продаю это животное, так и норовит злоупотребить моей добротой!

Реплика показалась Кугелю несколько странной, но он уловил колебания оратора и поднажал:

— Невзирая на дурные предчувствия, со свойственной мне щедростью предлагаю двенадцать терций…

— Заметано! — вскричал хозяин прежде, чем гость вымолвил последнее слово. — Клянусь, ты сам убедишься, что преданность животного превосходит всяческие ожидания.

Распрощавшись с дюжиной терций, Кугель с опаской вскарабкался на своего скакуна, и растроганный хозяин произнес благожелательное напутствие:

— Да будет твой путь и легким, и безопасным!

— Пусть вовеки цветет и процветает твое достойное заведение! — в тон ему откликнулся Кугель. Желая обставить отъезд поэффектнее, он вознамерился молодецки прогарцевать по двору, но скотинка лишь припала к земле и эдаким манером засеменила в сторону дороги.

Первую милю Кугель с комфортом проехал шагом, вторую тоже; принимая во внимание все обстоятельства, он был приятно удивлен нежданным приобретением: «Нет слов, ублюдок и впрямь легок на ногу! Посмотрим, какова скотина на рысях». Взбодренный поводьями скакун горделиво задрал голову, выгнул дугою хвост и припустил невиданным аллюром, являя собой на редкость смехотворное зрелище. Кугель ударил каблуками но выпирающим бокам: «Попробуем быстрее… Ну давай же, покажи свою прыть!»

Обновка рванулась вперед с такой энергией, что длинный плащ Кугеля бурно заполоскался на ветру. У поворота дороги высился массивный дуб, по-видимому, исполняющий роль пограничного столба. Завидев знакомый объект, скотинка выдала мощный финальный спурт, враз затормозила и, что было сил взбрыкнув филейными частями, катапультировала седока в глубокий кювет. Когда тот выкарабкался на дорогу, животное выделывало на болоте игривые курбеты, удаляясь в сторону постоялого двора. «Нечего сказать, лояльность! Гнусное создание хранит верность лишь собственному стойлу!» — пробурчал раздосадованный Кугель; отыскав упавшую шляпу и нахлобучив ее пониже, он устало поплелся дальше на юг.

День клонился к вечеру, когда он дошагал до деревушки в дюжину глинобитных развалюх, жители которой — приземистый, длиннорукий народец — все как один щеголяли буйными копнами выбеленных волос, оформленными с достойной восхищения изобретательностью.