Да и какое значение вся эта возня имеет для больного? Любой опытный врач скажет, что дни его сочтены. Старика не спасет операция. И анестезия не спасет. Если он не умрет от гангрены, то его наверняка прикончит послеоперационный шок. В худшем случае… несколько минут страданий под скальпелем… но по крайней мере родных старика не будет преследовать мысль о разорении.

– Не думаете ли вы, шеф, что мы кое-чем рискуем? – обратился Маурильо к режиссеру при выходе из больницы. – Я имею в виду расходы на послеоперационное лечение.

– Чтобы заполучить нужный товар, приходится порой рисковать, – ответил Нортроп.

– Но счет может превысить пятьдесят – шестьдесят тысяч долларов. Разве это выгодно для телесети?

Нортроп усмехнулся.

– Мы с тобой поживем, и неплохо. Гораздо дольше старика. А ему и до утра не дотянуть. Мы не рискуем ни единым центом, Маурильо, ни одним паршивым центом.

Вернувшись к себе, Нортроп передал документы своим помощникам, запустил маховик предстоящей съемки и подготовил рекламу на целый день.

Осталась грязная работа. Ему предстояло избавиться от Маурильо.

Разумеется, об увольнении не могло быть и речи. У Маурильо был надежный контракт, как и у санитаров в больнице, как и, у всех тех, кто не занимал руководящих постов. Вероятно, следует перебросить его на верхний этаж.

В последнее время режиссера все чаще и чаще не удовлетворяла работа маленького человечка. А сегодняшний день окончательно показал – у Маурильо отсутствовала настоящая хватка. Он не знал, как довести до конца выгодное дело. Почему Маурильо не решился гарантировать послеоперационный уход за стариком? «Раз на него нельзя положиться, – сказал себе Нортроп, – то зачем он мне нужен?» В телесети полным-полно ассистентов, которые с радостью займут его место.

С двумя Нортроп уже переговорил. И сделал выбор: он возьмет Бартона, молодого сотрудника, который уже год занимается у него оформлением деловых бумаг. Нынешней весной в Лондоне Бартон прекрасно справился с заданием по авиакатастрофе. У него было утонченное чувство ужасного. Нортроп поработал с ним в прошлом году во время пожара на всемирной ярмарке в Джуно. Да, Бартон подходил во всех отношениях.

Сейчас остается самое неприятное. К тому же затея может и провалиться.

Нортроп вызвал Маурильо по видеофону, хотя помощник находился рядом, через две комнаты; такие беседы никогда не велись с глазу на глаз.

– У меня хорошие новости, Тед. Мы перебрасываем тебя на новую программу.

– Перебрасываете…

– Да-да. Мы тут говорили сегодня утром и решили, что просто-напросто губим твой талант на всех этих кроваво-кишечных шоу. Для твоих способностей нужно более широкое поле деятельности. Потому и переводим тебя в «Мир детей». Думаем, ты там раскроешься полностью. Ты, Сэм Клайн и Эл Брэген – чем не потрясная команда!

Нортроп заметил, как расплылось пухлое лицо Маурильо. Помощник режиссера все вычислил моментально: в их программе он был вторым после Нортропа, а в новой, значительно менее важной, становился третьестепенным.

Зарплата не имела значения, все равно большую ее часть высасывали налоги и поборы. Маурильо получил пинок и прекрасно это понимал.

Согласно правилам грязной игры, Маурильо должен был сделать вид, что ему выпала великая честь. Но он не собирался их соблюдать.

– Вы поступили так, потому что я промахнулся со стариком? – прищурился Маурильо.

– Почему ты думаешь…

– Я проработал с вами три года! Целых три года, а вы меня вышвырнули на помойку!

– Тебе же сказали, Тед, мы решили предоставить тебе больше возможностей для самовыражения.