— Конечно, приходи, Ларри, — великодушно ответил я. — Для тебя я всегда свободен.

Когда он вошел, на его лице было написано удивление и беспокойство тоже. Достаточно было посмотреть на него, чтобы стало ясно, что произошло, — он получил известие от Константинова.

— Джонни, произошла ужасная ошибка, — были его первые слова. Он начал говорить, даже не дойдя до моего стола.

Я прикинулся дураком и, подняв бровь, вопросительно посмотрел на него.

— Ошибка? — повторил я елейным голосом. — Насчет чего?

Он резко остановился и посмотрел на меня.

— Ты что, не читал воскресные газеты? — спросил он.

Я молча покачал головой и увидел, как на его лбу выступила испарина.

— Произошла оплошность, — сказал он. — Совет директоров не мог назначать Фарбера и Рота, прежде чем ты не дашь свое «добро».

Я не стал сразу отвечать. Я наслаждался, глядя на его игру. Мне нравилось смотреть, как он юлит, ему это шло. Затем, вздохнув, я сказал:

— Ну что ж, очень плохо.

Это его окончательно разволновало.

— Что ты имеешь в виду?

— Помнишь, что я сказал вчера? Если они войдут в Совет директоров, мне придется уйти. — Я выдержал паузу и произнес: — Ну что ж, я ухожу.

Я готов поклясться, что еще секунда — и он бы грохнулся в обморок. Его лицо стало пепельным, челюсть отвисла, дыхание участилось.

Я едва не рассмеялся ему в лицо.

— Но, Джонни, — сказал он слабым голосом, — я ведь тебе сказал, все это ошибка, недоразумение.

— Недоразумение, — пробормотал я. Только это недоразумение ударило по нему, а не по мне. Мне надоели все эти увертки. Почему бы ему прямо не сказать, что он хотел вышвырнуть меня, но ничего не получилось? Мы могли бы спокойно поговорить между собой, ведь мы не дети и занимаемся довольно опасным бизнесом.

Но, конечно, так говорить было нельзя. Ведь это было бы честно и откровенно, а в кинобизнесе существует неписаный закон, согласно которому честность гроша ломаного не стоит, считается, что ее вообще нет.

Я обратился к нему спокойным, даже скучным голосом.

— Ну и что теперь? — спросил я.

Он долго смотрел на меня, и его лицо постепенно стало приобретать естественный цвет.

— Я уже послал заявление в газеты, отрицая всю историю. — В его голосе забрезжила надежда. Он подался вперед. — Я очень сожалею, что так получилось, Джонни, — сказал он с видимой искренностью.

Я поверил ему, я знал, что он действительно сожалеет. Такому парню, как он, это, конечно, не по душе. Я встал с кресла.

— Ладно, Ларри, — просто сказал я. — Случаются ошибки. Давай забудем это. — Я мог позволить себе быть великодушным.

Сначала на его лице появилась жалкая улыбка, потом проступило облегчение. Он теперь понял, что можно не волноваться насчет трех миллионов долларов, которые он вложил в дело. Выходя из кабинета, он уже вполне владел собой.

Я проголодался. Время было обеденное.

Вернувшись с обеда, я немного устал. Я позволил себе пропустить пару бокалов, отмечая такое событие, но чувствовал себя хорошо, ведь был такой чудесный день.

На моем столе лежала записка. Я поднял и прочитал ее. «Позвонить домой мисс Кесслер». Я взял телефонную трубку и попросил телефонистку соединить меня с Дорис.

Ожидая ответа, я напевал себе под нос.

— Алло? — сказала она усталым голосом.

— Привет, милашка! Ну, что там у тебя?

— Джонни, — медленно сказала она, и ее голос эхом отозвался в трубке.