– Я слышал о ваших потерях. Мне очень жаль, – ответил Мигель, говоря так быстро по‑голландски, что сам себя едва понимал. – Я сам понес большие убытки, – поспешно добавил он, словно оправдываясь.

В конце концов, это он уговорил Иоахима вложить все его деньги в неудачные фьючерсы на сахар, надеясь, что, если он найдет достаточно инвесторов, ему удастся удержать высокие цены. Однако эти усилия были не более чем мешки с песком на пути наводнения, и цены все равно упали. Убытки Иоахима были несравнимо меньшими, чем у Мигеля, но и его состояние было меньше тоже, поэтому его крах наступил раньше.

– Какую чудесную одежду вы носите! – Иоахим окинул его взглядом с головы до ног и провел рукой по своему лицу. Щетина была такой неровной, словно он пытался бриться тупым лезвием. – Они оставили вам одежду, – сказал он. – Мою одежду забрали. Заставили продать ее им.

О ком он говорил? О кредиторах, ростовщиках? Мигеля похищали несколько раз и насильно удерживали в тавернах, пока он не соглашался заплатить долги. Ему приходилось переживать унижение, когда разгневанный торговец вином сбивал с него шляпу и та падала в грязь. Его запугивали и оскорбляли, он сталкивался с необузданной яростью. Но его не заставляли продавать свою одежду.

Трудно даже предположить, что может произойти с таким странным человеком как Иоахим. Он был сыном владельца рыбной лавки, разбогатевшего во время тюльпаномании тридцать лет тому назад. Он вырос с убеждением, что зарабатывать на жизнь трудом – удел глупцов и что вместо этого можно покупать и продавать. Но при этом единственное, что он знал о бирже, – это какие таверны находились по соседству, и в результате полностью зависел от маклеров в своих решениях. Что делать с деньгами, он понимал не многим лучше самого последнего пьянчужки и трясся над своими сбережениями, сердился, когда приходилось терять стювер то здесь, то там, и относился с подозрением к тому способу зарабатывать деньги, который сам избрал.

– Биржа похожа на погоду, – сказал ему как‑то Мигель. – Можно увидеть признаки скорого дождя, но затем выглянет солнце.

– Да, но что с моими гульденами? – спрашивал его Иоахим, потеряв жалкие пятьсот гульденов в ост‑индской сделке, когда все сложилось не совсем так, как предполагал Мигель.

Мигель делано засмеялся:

– Куда девается ветер после того, как он подул вам в лицо?

Он чуть не добавил, что человеку, который задает подобные вопросы, лучше всего забрать свои деньги с биржи и заняться обычной торговлей. Мигель считал, что Иоахим не подходит для этого нового типа коммерции, но, с другой стороны, у Мигеля было не так много клиентов, чтобы ими разбрасываться.

Теперь Иоахим стоял перед Мигелем, тяжело дыша, как собака, прямо ему в лицо. Впереди раскрылись ворота биржи, и маклеры устремились внутрь, некоторые от нетерпения расталкивали друг друга локтями, как озорные мальчишки.

Хотя все были заняты своими делами, Мигель волновался, что его могут увидеть с этим жалким человеком. Амстердамские власти запретили евреям выступать посредниками для неевреев, и, несмотря на то что маамад грозился наказывать за этот проступок отлучением от общины, это был второй, самый часто нарушаемый закон (первым был закон, запрещающий маклерам совершать сделки с целью получения выгоды и для себя, а не только для своих клиентов). Тем не менее человек в положении Мигеля должен был соблюдать особую осторожность, ибо мог быть обвинен в преступлении, которое другим сошло бы с рук. Разговор с Иоахимом надо было заканчивать.

– Мне жаль, что на вас обрушились все эти неприятности, но сейчас я не располагаю временем, чтобы поговорить об этом.