Накануне ее отъезда у них собралось много гостей, между которыми был и князь Угарин. После чая все сели за карточные столы. Предоставленная самой себе, Тамара села в отдалении на диван и из своего темного уголка наблюдала за князем Арсением Борисовичем, в котором все привлекало ее: презрительная и насмешливая улыбка, усталый и равнодушный взгляд больших черных глаз — все, до небрежного жеста, которым он разбирал карты.

Мысль, что она не увидит больше князя, заставила сжаться ее сердце. О! Если бы ей, по крайней мере, можно было увезти с собой один из его портретов, которые она видела здесь в альбомах! Но она не смела просить об этом мачеху, опасаясь, что покраснеет и тем выдаст свою тайну.

Когда гости разъехались, молодая девушка ушла в свою комнату. Не желая еще ложиться спать, она отослала горничную и, сев за письменный стол, стала укладывать некоторые вещи, разбросанные на нем.

Там лежала раскрашенная фотография ее матери — копия с большого портрета масляными красками, висевшего в кабинете отца. Тамара взяла ее и стала рассматривать дорогие черты лица. Баронесса была права. Мать и дочь необыкновенно походили друг на друга, только одна была еще ребенком, тогда как другая в полном расцвете красоты. Мало-помалу мысль Тамары от матери перешла к князю Угарину. Очаровательный образ молодого человека встал перед глазами девушки, и желание иметь его портрет с новою силою пробудилось в ее душе. Отчего бы ей не взять его, не спрашиваясь ни у кого? Кто заметит пропажу? Конечно, ничего не может быть дурного в том, что ей хочется иметь модель этой чудной головы с чисто художественной точки зрения!

С внезапной решимостью Тамара встала и как тень проскользнула в гостиную. Дрожащими руками она вытащила из альбома карточку князя и заменила ее другой. Вернувшись к себе в комнату, молодая девушка тщательно завернула портрет в бумагу и спрятала его на самом дне шкатулки.

Тамара не отдавала себе отчета в чувстве, заставившем ее так поступить. Она не думала даже о равнодушии своего героя, у которого не нашлось взгляда для девочки-пансионерки. Она просто довольна была возможностью любоваться им, когда ей будет угодно, и, сразу успокоившись, заснула крепким, здоровым сном юности.

II

Ардатов сам отвез свою дочь в Стокгольм, где дела не позволили ему остаться больше двух дней.

В день отъезда он вручил Тамаре довольно солидную сумму на мелкие расходы, горячо обнял ее и в сильном волнении, со слезами на глазах, сказал:

— Мне очень тяжело расставаться с тобой, дорогое дитя, но если ты будешь грустить и тебе здесь покажется слишком скучно, то напиши мне откровенно, и, даю тебе слово, через два года я возьму тебя отсюда.

Проводив отца, Тамара вернулась домой вся в слезах, но внимание, которым окружали ее все члены семейства Эриксонов, скоро вернуло ей обычное веселое расположение духа.

Хозяйка дома, Эвелина Эриксон, была еще очень красивая женщина, отличавшаяся настоящими аристократическими манерами. Всегда любезная и, в то же время, серьезная, она держала свой дом в образцовом порядке и действительно была душой многочисленного семейства, окружавшего ее.

Муж Эвелины был художником. Человек очень умный и прекрасно образованный, он, подобно жене, серьезно занимался воспитанием своих пятерых сыновей, из которых старший, двадцатилетний юноша, был слепым. Отец Эриксона жил вместе с ними и занимал три комнаты, которые сверху донизу были завалены всевозможными книгами и манускриптами. Бывший профессор истории и археологии, старый ученый и теперь серьезно работал над капитальным трудом о скандинавских древностях, чувствуя себя хорошо только среди своих книг и рукописей.

Тихо и спокойно, с правильностью часового механизма, протекала жизнь этого семейства, каждый член которого, по мере сил своих, старался содействовать общему благосостоянию. Так, старший сын, Малхус, несмотря на свою слепоту, участвовал в концертах; госпожа Эриксон прекрасно переводила с различных языков и, кроме того, писала акварелью.