– Вот что меня при этом беспокоит, – сказал Аллан. – В воскресенье вечером я обстебал статую майора Стрейтера. А около шести часов в понедельник Ида Пиз Хойт обратилась ко мне с предложением занять пост директора Телеинформациона.

– Какая между всем этим связь?

– Должно быть, очень непростая. – Он докурил сигарету. – И до того непрямая, что затрагивает все на свете. Но я чувствую, что она есть. Где-то в глубине скрыта причинно-следственная цепочка. Это не случайность. Не совпадение.

– Скажи, а как именно ты ее… обстебал?

– Не знаю. Я не помню… – Он встал. – Ты не жди меня, ложись. А я пройдусь в Парк и посмотрю на нее: вероятно, они еще не успели начать ремонт.

Дженет тут же забеспокоилась:

– Пожалуйста, не выходи из дома.

– Очень хочется, – сказал Аллан, разыскивая пальто, которое поглотил шкаф, пришлось вытянуть его обратно в комнату. – У меня в мозгу неясная картина, ничего толкового. Если учесть ситуацию в целом, мне следовало бы все выяснить. Может, тогда я смогу принять решение насчет Телеинформациона.

Не говоря ни слова, Дженет прошла мимо мужа прямо в холл. Она направилась в ванную, и Аллан догадался зачем. Она прихватила набор бутылочек и теперь наглотается седатиков, чтобы не потерять в этот вечер самообладания.

– Смотри, особенно не налегай, – предупредил он.

Ответа из-за закрытой двери в ванную не последовало. Аллан немного помешкал, а потом ушел.

Статуя находилась прямо перед Шпилем, она возвышалась на отдельном постаменте в центре круглой площадки, посыпанной гравием. Вокруг памятника были расставлены скамейки, чтобы люди могли кормить голубей, разговаривать или дремать, приобщаясь к величию монумента. В остальных частях парка склоны поросли травой, среди которой кое-где вздымались темными бугорками кусты и деревья, а в одном из уголков стоял сарай с садовым инвентарем.

Оказавшись в центре Парка, Аллан остановился. Поначалу он пришел в недоумение, не обнаружив знакомых очертаний. И лишь потом сообразил, что случилось. Полиция обшила статую досками. Перед ним стояло прямоугольное деревянное сооружение, гигантский ящик. Значит, он так ее и не увидит. И не выяснит, что же он такое сотворил.

Аллан стоял, уныло глядя в одну точку, и через некоторое время заметил, что рядом с ним кто-то пристроился. Потрепанного вида гражданин с худыми руками, одетый в замызганную шинель до пят, тоже застыл, уставясь на ящик.

Какое-то время оба молчали. Наконец гражданин откашлялся и сплюнул в траву.

– Ни хрена не видно, уж будьте уверены.

Аллан кивнул.

– Они специально ее огородили, – сказал гражданин, – чтобы не было видно. Знаете почему?

– Почему? – спросил Аллан.

Сухопарый гражданин придвинулся поближе:

– До нее добрались анархисты. Изуродовали страшно. Полиция кое-кого из них поймала, а кое-кого нет. Они еще не схватили главаря. Но схватят. И знаете, что они тогда обнаружат?

– Что?

– Они обнаружат, что ему платит санаторий. И это только начало.

– Чего?

– В ближайшие несколько недель, – поведал худощавый гражданин, – в общественных зданиях прозвучат взрывы. В здании Комитета и ТИ. К тому же они заразили воду радиоактивными частицами. Сами увидите. У нее уже появился странный привкус. Полиция в курсе, но у нее связаны руки.

Рядом с сухопарым гражданином остановился толстый коротышка с рыжими волосами. Попыхивая сигарой, он раздраженно проговорил:

– Это просто кто-то из подростков. Шайка ополоумевших юнцов, которым нечем больше заняться.