Над сверкающими черными ботинками с кисточками свисали серые отвороты традиционных брюк. Темно-зеленые с желтоватым отливом подтяжки спереди обхватывали крахмальную белую рубашку. Воротник рубашки был расстегнут, концы бабочки висели на шее. Приделать к плечам крупную лысую голову, казалось, догадались лишь с большим опозданием, ибо все внимание сразу приковывала густая борода серого цвета с голубоватым отливом, выделявшаяся на широком, изборожденном глубокими морщинами лице. Все же когда мужчина резко открыл глаза, остальные физические черты отступили на второй план. Зрачки пронзительных глаз светились каштановым цветом. Оглядывая комнату, они, казалось, увеличивались до тех пор, пока целиком не заполнили глазницы.
Неожиданная боль сотрясла тело мужчины, и он вцепился в левый бок. Боль уже завладела всем телом. Однако началась она именно в том месте, которое мужчина с нечеловеческой силой яростно сжимал. Все тщетно. Дыхание стало прерывистым, лицо страшно перекосилось.
Его рука потянулась вниз к аппарату, прикрепленному к ремню. Величиной и формой аппарат напоминал портативный стереопроигрыватель. В действительности же это был управляемый компьютером насос, присоединенный к одному концу полностью скрытого под рубашкой катетера Грошонга, в то время как другой конец оказался имплантированным в грудь мужчины. Палец нащупал нужную кнопку, и компьютер, покоящийся внутри насоса, выдал дозу чрезвычайно сильнодействующего успокаивающего препарата сверх той нормы, которая в течение всего дня подавалась через равные интервалы. Поскольку смесь лекарств проникала прямо в кровь, боль в конце концов отступила. Но она непременно вернется. Так бывало всегда.
Обессилев, мужчина откинулся на спину, его лицо покрылось холодной испариной, недавно выстиранная и выглаженная рубашка насквозь пропиталась потом. Слава Богу, насос подчинялся командам. Этот мужчина обладал невероятной болестойкостью, ибо огромная сила воли позволяла ему преодолеть любой физический дискомфорт, однако хищник, пожиравший сейчас его изнутри, довел физическую муку до неподвластных человеку пределов. В голове у него мелькнул вопрос: что произойдет раньше — наступит смерть или лекарства трусливо спасуют перед врагом. Мужчина молился, чтобы Бог послал смерть. Шатаясь, он добрался до ванной и посмотрел в зеркало. Вдруг Артур Либерман разразился хохотом. Почти истерический вопль, наполнявший квартиру, грозил взорвать тонкие стены. Вопль перешел в безудержные рыдания, которые прервала внезапная рвота. Спустя несколько минут, заменив перепачканную рубашку чистой, Либерман начал спокойно поправлять бабочку перед зеркалом ванной комнаты. Ему твердили, что с подобными неистовыми переходами от страданий к веселью придется смириться. Он покачал головой.
Либерман всегда берег себя. Регулярно занимался спортом, никогда не курил и не пил, соблюдал диету. А теперь ему, в шестьдесят два года сохранившему моложавый вид, не суждено дожить до шестидесяти трех. Такой сонм специалистов предрекал ему неизбежную смерть, что даже огромная воля Либермана к жизни наконец дала сбой. Но он не уйдет просто так, у него на руках оставалась еще одна карта. Ее надо разыграть. Он улыбнулся, неожиданно осознав, что неминуемая смерть предоставляет ему немыслимую при жизни свободу действий. Действительно, разве не ирония судьбы в том, чтобы человек с такой выдающейся карьерой закончил свой путь столь недостойным образом. Однако, когда он уйдет, волны, вызванные шоком от его поступка, будут стоить того. Какая ему теперь разница? Он вошел в маленькую спальню и на мгновение задержался перед фотографиями на письменном столе. Слезы навернулись на его глаза, и он быстро вышел.
Ровно в пять тридцать Либерман покинул квартиру и на маленьком лифте спустился на улицу, где у края тротуара с выключенным двигателем стояла «Краун Виктория» с правительственными номерными знаками, сверкающими в свете уличных огней. Шофер быстро вышел из машины, открыл дверцу и придерживал ее, пока Либерман не сел. |