Ельцин сошёл с трибуны. Заседание, которое вёл перед этим Егор Кузьмич Лигачёв, стал вести Горбачёв, учитывая, что именно Лигачёва и только его персонально критиковал предыдущий оратор.

Последние слова Ельцина оказались самыми существенными, ибо кто-кто, а Ельцин, конечно, знал, не мог он забыть, будучи менее двух лет назад утверждённым в этой должности, что вопрос о первом секретаре Московского городского комитета партии решается отнюдь не Пленумом городского комитета партии, а именно в Политбюро. Так что по-простому они могли сказать ему популярную фразу: «Что ты нам лапшу на уши вешаешь?».

Ельцин знал всё это и, тем не менее, сказал свои слова не без смысла и Горбачёв сразу понял это как угрозу и сконцентрировал своё внимание на этих именно словах, когда после тезисного изложения недовольств, высказанных Ельциным, он сказал:

— И, наконец, о возможности продолжить работу в прежнем качестве. Товарищ Ельцин считает, что дальше он не может работать в составе Политбюро, хотя, по его мнению, вопрос о работе первым секретарём горкома партии решит уже не ЦК, а городской комитет.

Что-то у нас получается новое. Может речь идёт об отделении Московской партийной организации? Или товарищ Ельцин решил на Пленуме поставить вопрос о своём выходе из состава Политбюро, а первым секретарём МГК КПСС решил остаться? Получается вроде желания побороться с ЦК. Я так понимаю, хотя, может, и обостряю.

Горбачёв предугадал будущую борьбу или знал хорошо о её планировании. Но именно с этого момента СПИД в политической и общественной жизни страны пошёл с ещё большим ускорением по новой траектории. Но об этом рассказ в следующей книге. Прощай на время, дорогой читатель. Не сетуй на меня, если что не так. Я по-прежнему люблю свою Настеньку и не могу сказать, что с нею произойдёт. Лодка моего повествования всё ещё в океане и до берега, кажется, так далеко.