Но даже если пить аккуратно, на смену являться максимум с похмелья, а на работе старательно жевать какой-нибудь ядреный орбит, все равно вылетишь. Как миленький. Ибо нашего ритма не выдержит ни один пьянчужка. У нас, откровенно говоря, и трезвенникам тяжеловато. Так что… что остается? Конечно же, любовь, которая при нашем здоровом медицинском цинизме, совершенно не противоречит соблюдению трудовой дисциплины и уважению начальства. Я же, хоть никогда не являлась поклонницей спонтанного секса на рабочем месте, вполне одобряла подобный расклад. Мне нравятся стабильные отношения, но я предпочитаю не вступать в слишком глубокий контакт с мужчинами. Так безопаснее. Мое тело – это еще куда ни шло, но не лезьте, пожалуйста, ко мне в голову.

Они и не лезли, наши мужики. Да и с чего бы, если все и так неплохо. Романтика, а ответственности никакой. Меня это тоже очень устраивало. Я с трудом могу представить себя внутри какого-нибудь сложного выматывающего романа. Спасибо, кушайте сами, а я уже сыта. Так сыта, что и вспоминать не хочется. Я бы и не вспоминала, если бы не сегодняшний инцидент, в процессе которого я последовательно отреклась от всех своих годами выработанных заповедей. Не доверяй, не ведись, не влюбляйся. Не рассчитывай, не мечтай.

А началось все с того, что меня попросили посмотреть больного. Почему-то, если у людей есть знакомый врач скорой помощи, они навсегда забывают телефоны и адреса поликлиник и больниц. И с щенячьей преданностью звонят тебе, чтобы «просто посоветоваться», а в результате я, как правило, мчусь к черту на рога, чтобы посмотреть лично на волдырь или мозоль. Или еще на сто тридцать два возможных варианта болезни моих знакомых, а также и всех их знакомых, и их, и их… Знакомые у меня множатся с радиусом кругов на воде.

– Машенька, ты не могла бы зайти к Раисе Палне в тридцать вторую? – в то утро ласково спросила меня Полина Ильинична, моя бабуля, квартирная хозяйка, у которой я живу вот уже три года. Три лучших года, которые я провела в одиночестве. Поэтому я не могу ей ни в чем отказать.

– А что с ней такое? – вяло поинтересовалась я. У меня только что закончилась тяжелая смена, я пришла домой в расслабленном, меланхолическом настроении и мечтала только отоспаться.

– Голова кружится, вдруг давление подскочило? Деточка, она говорит, что у нее в глазах двоится. Вдруг предынсультное состояние. Ты бы глянула!

– Ладно. Какая квартира? – обреченно кивнула я. Моя старушенция и сама обожает болеть и лечиться, и втягивает в это всех своих любимых подружек по старости и двору.

– Тридцать вторая. Это в первом подъезде. Душа моя, вы ангел!

– Ага, конечно, – уныло согласилась я. Хотя, старушки, которые меня вызывали таким образом как правило, подкидывали каких-никаких денег. А деньги мне никогда не могли помешать. И хотя сейчас в Скорой помощи положение стабилизировалось, особенно если сравнивать с серединой девяностых, когда я только приехала в Москву, зарплаты все-таки оставались на грани выживания.

– Последний этаж. Ее зовут Раиса Пална! Не забудь! – прокричала вслед Полина Ильинична. Можно подумать, мне есть дело до того, как зовут очередную бабусю с давлением, которой хочется укола и душевной беседы о ее здоровье и состоянии. Я пересекла двор нашего большого П-образного дома на Песчаном переулке, что недалеко от Сокола, и подошла к первому подъезду. Наш дом был старым. Его построили еще в сталинские времена для партийной элиты средней паршивости. Трехметровые потолки, изящный плиточный фасад с темно-коричневой каймой, тяжелые лестницы, красивый парк вокруг.