То есть они заблаговременно разработали сценарий этого фарса с разыгрыванием некоей законности своих действий, начисто исключив при этом даже тень намека на шанс для Москвы хоть как-то отреагировать на это дипломатическими cpeдствами.

По указанию Стачина Молотов оттянул время аудиенции до 3.30 утра, т. е до того момента, пока пограничники и военные не доложили о начале вторжения. То есть у Гитлера сразу же была вышиблена всякая основа для каких бы mo ни было утверждений что-де он поступил в coomветствии с нормами международпого права — сначала вручил ноту, потом напал. Продуманными действиями Сталин и Молотов умышленно поставили германского посла в положение негодяя, прикрывающего злостно преступные действия своего хозяина — коричневого шакала! Шуленбургу, кстати говоря, Гнтлер этого не простил..

Кроме того, Молотову и другим членам высшего советского руководства было запрещено до 12.00 22 июня делать какие-либо упоминания а том, что СССР и Германия уже находятся в состоянии войны.

Потому что тогда надо было бы открыто объявлять мобилизацию, а при небольшом временном разрыве да в суматохе первых мгновений войны запросто могло бы получиться так, что-де СССР своим объявлением мобилизации спровоцировал нападение. Поэтому-то вначале необходимо было однозначно уяснить, чmo, во-первых, действительно началось вторжение, во-вторых, намертво и но виду всего мира закрепить за нападением cmатус ничем не спровоцированной, вераломной и внезапной агрессии, в-третьих, только после этого официально объявить стране именно о вероломном, внезапном и ничем не спровоцированном нападении и, только в-четвертых объявить о всеобщей мобилизации. Ведь pacчem-mo Cmaлина строился на том, чmo войска-то приведены в полную боевую готовность — уж с двух-то раз должны были быть в такой состоянии! Ведь даже первоя же строка Директивы № 1 от 21 июня 1941 г., которую инициировал и санкционировал лично Сталин, но с которой Тимошенко и Жуков почему-то умудрились слишком далго проваландаться, так и гласила: 1) В течение 22 — 23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев… И Сталин вправе был рассчитывать, что после двукратного предупреждения (а по большому счету — трехкратного, если вообще не пятикратного) войска западных приграничных округов самым что ни на есть достойным образом вcmpетят незваных пришельцев. И рассчитывая на это, создавал им политическое реноме для необходимого впоследствии возмездия! Вот почему центр тяжести действий Сталина в тот мамент был резко смещен на «во-вторых» — т. е. намертво закрепить на виду у всего мира статус ничем не спровоцированной, вероломный и внезапной агрессии Германии, хот я ни для него, ни для высшего и нижестоящего командования ни о какой внезапности речь не шла — подчеркиваю, что первая же строка Директивы № 1 от 21 июня начисто перечеркивает всякие разговоры о внезапности сугубо в военном смысле этого снова! Причем, как увидим, в последние четыре дня перед воиной — уже во второй раз перечеркнула.

Именно ради этого он приказал Молотову поддерживать с Берлином радиосвязь в открытом эфире и одновременно через японское посольство в Москве обратиться к правительству Японии с просьбой о посредничестве в организации переговоров СССР с Германией! Все это делалось демонстративно открыто, чтобы весь мир, особенно же официальный Вашингтон и Лондон четко услышали бы, чmo Советский Союз в прямом смысле до самой последней секунды самой последней возможности пытался спасти мир, но увы!

За кулисами этого факта стояли особые тактические соображения, обусловленные сталинским видением сценария вступления СССР в ниминуемую войну, который не имел ничего общего с теми безмозглыми, донельзя же лживыми, подлыми измышлениями антисталинского характера, коими по сию пору до отвала потчуют дебильное прогрессивное (демократическое) общественное мнение!

Имбецилы демократии патологически, физически, интеллектуально не могут понять того, что выдающийся агент советской внешней разведки «Старшина» понимал еще тогда, в тяжелейшие месяцы 1941 г.