Самолюбие Якова (что он скажет девушке — что отец ему запрещает на ней жениться?), его гордость вошли в неразрешимый для него конфликт с сыновьим долгом. Тут надо понять, что в те времена старшие поколения всех народов жили для детей, посему были детьми искренне уважаемы, но, полагаю, у грузин это уважение было особо развито, поскольку даже я застал его примеры.

Я уже рассказывал, как когда-то, в середине 80-х, у нас было совещание заместителей директоров ферросплавных заводов в Челябинске. Зима была холодная и снежная, и после официальной части мы поехали на пустующую базу комбината в баню. Компания была сугубо мужская, мы парились, катались голышом в сугробах, снова парились, после чего, естественно, выпивали и вели душевные беседы. О чем — не помню, но о чем могут говорить выпившие мужики в лесу? О хреновом начальстве и о хороших бабах. И вот слово взял самый молодой из нас, грузин из Зестафони, и его рассказ единственно мне запомнился.

«Сажусь в поезд, со мною в купе двое русских: один такой, старше меня, интеллигент в очках и старик, простой такой старик. Этот интеллигент отвернулся от нас к окну, достал бутерброды и начал кушать. А старик достает из сумки что-то простое — хлеб, курицу — и говорит нам: «Угощайтесь!» А интеллигент говорит старику: «Спасибо, не хочу!» Я возмутился: «Как ты можешь! Человек тебе хлеб предлагает, а ты отказываешься!?» Я, конечно, тоже достаю бутылку коньяка, беру у проводника стаканы, наливаю и предлагаю выпить каждому за своего отца. Выпили, и интеллигент говорит: «А я вот не думаю, что мой сын в поезде с незнакомыми людьми стал бы пить за меня». А я его спрашиваю: «А ты сам когда-нибудь в поезде с незнакомыми людьми за своего отца пил?»

Меня тогда впечатлило отношение этого грузина к отцу (впрочем, в перестройку я уже увидел в его лице свихнувшегося идиота со всеми националистическими маразмами).

Ну и представьте положение Якова — с одной стороны, его честь и достоинство в глазах любимой девушки, а с другой стороны, сыновья невозможность пойти против воли отца. Положение было безвыходное, и он находит единственный для себя выход — он застрелился. Правда, большинство не связанных с медициной людей уверено, что сердце находится в груди слева (оно там стучит сильнее). На самом деле сердце практически посредине груди (если точно, то одна треть справа от оси и две трети слева), посему, стреляя в левую половину груди, можно промахнуться. И Яков промахнулся. Тем не менее у него либо было осложнение после ранения, либо пуля не прошла навылет и ее пришлось извлекать, поскольку Яков находился в больнице очень долго — три месяца, — что говорит о необходимости каких-то сложных хирургических вмешательств при его лечении.

Что отсюда следует? Во-вторых (что нам пригодится позже), у Якова Джугашвили на всю жизнь на груди оставался заметный шрам, но, во-первых, оцените решимость этого человека защищать свою честь!

И вот читаешь изделие немецких пропагандистов под названием «Протокол допроса военнопленного старшего лейтенанта Я.И. Джугашвили», а там:

«К сожалению, совершенное вами окружение вызвало такую панику, что все разбежались в разные стороны. Видите ли, нас окружили, все разбежались, я находился в это время у командира дивизии... Я должен высказаться по этому вопросу откровенно; если бы мои красноармейцы отступили, если бы я увидел, что моя дивизия отступает, я бы сам застрелился, так как отступать нельзя».