Приемлимого соглашения мы с супругой не нашли. Тем дело и кончилось. Жизнь с пауканином была довольно своеобразной: скоро я научился ловко избегать хитроумных сетей, которые пауканин устраивал в самых неожиданных местах, а пауканин в дружеском рвении вывязывал мне из своей паутины свитера, шапки, а порой и костюмы, напоминающие шерстяные, но не в пример лучше греющие. Неоднократно пауканин выручал меня, выступая как переводчик, впрочем весьма своеобычный. Являясь личностью в полном смысле этого слова, пауканин к своим обязанностям переводчика относился очень вольно: те куски беседы, которые по его мнению оскорбляли его или мое достоинство, он не переводил вовсе, а переводимые снабжал комментариями, довольно неожиданными по содержанию. Но тем не менее он был неоценимым помощником в моих путешествиях.

Оглядывая соту, я заметил своего старого знакомого — думающего овражка с Планеты Серых Глин. Овражек лакомился супесью, растворяя ее желудочным родничком. Я мысленно посочувствовал ему, так как к длительным путешествиям овражки не приспособлены и перемещения в пространстве даются им нелегко. Только крайняя необходимость могла заставить овражек пуститься в дорогу. К концу путешествия края овражка сохнут, крошатся, и стены покрываются мелкими трещинами, из-за чего приходится впоследствии прибегать к сложным лечебно-косметическим процедурам, и даже иногда вызывать специалистов, которые замазывают трещины свежей серой глиной.

Я раскланялся. Овражек, несомненно, заметил меня, потому что выбросил приветственную струю, окрашенную в изумрудный цвет.

Я попросил пауканина напомнить мне о визите к овражку.

Недовольно пошлепав мохнатыми ушами, пауканин почесал лапкой круглое брюшко, пробормотал нечто вроде «Была охота по грязи таскаться!» Тем не менее он дал мне понять, что поручение будет выполнено.

Время обеда подошло к концу. Пауканин в пище почти не нуждался. Его организм использовал для поддержания жизнедеятельности радиоактивные изотопы и принятие пищи для него сводилось к приему раз в полгода двух-трех граммов изотопа.

Конечно, это вело к тому, что пауканин излучал, но не вредные излучения, а фотоны, причем в большом количестве и его можно было использовать вместо ночного фонарика и даже читать газету при вырабатываемом им свете.

По окончании обеда мы с лошаком прошли в свою каюту и обнаружили в ней незванных гостей, которые расположились на потолке вверх ногами, закутавшись в кожаные перепончатые крылья. Произошло короткое объяснение и недоразумение выяснилось. Оказалось, что летучие мыши, будучи подслеповаты по природе, спутали каюты. Попискивая извинения и прижимая крылья к грудной пластине, летучие мыши покинули каюту.

Айхо расположился в своем стойле, взявшись за сочинения Горциса. Раскинув книгу, он непроизвольно облизнулся на портрет автора, вздохнул и принялся за чтение, шурша страницами и изредка облизывая копыта.

Я выпустил пауканина под стол и он тут же принялся за свое кружево. Я начал читать Гарднера, но чтение это было пустой тратой времени, ничего не шло мне в голову. Отложив книгу, я задремал.

Проснулся я от сдавленного испуганного ржания. Спросонья я не понял, в чем дело. Оказалось, что увлеченный пауканин добрался до стойла лошака и оплел своей сетью кормушку. Айхо, увлеченный чтением, потянулся мордой к кормушке и, разумеется, наткнулся на охотничью нить, которая сразу же прилепилась к его нижней губе. Айхо заметался. Пауканин, напуганный негодующим ржанием лошака, потерял дар речи, забился под стол и выглядывал оттуда, нервно поводя жвалами.

Я помог лошаку выбраться из паутины. Пока я занимался этим, мой сон окончательно развеялся.