Гена приходил в психушку к матери, соседке моей по палате, она была у него с сильным приветом, но довольно тихая. Мне что, я хоть и в отключке, но матери его помогала — она есть не хотела и ходила у него еле-еле, я ее каждый раз уговаривала и водила то на обед, то на ужин, то в туалет. Гена за мать сильно меня благодарил, так и познакомились, а как вышла я на волю, начали встречаться. Был он меня на восемь лет старше. Мне все руки на себя наложить хотелось, а он меня утешал и очень поддерживал — натренировался уже на маме-то, и, кстати, неплохо получалось. Более-менее я успокоилась. Потом и замуж позвал. Для бедной Тани все были жребии равны, как в школе мы учили, — я согласилась.

Родили мы вскоре Ванечку. Сынок был похож не на Гену, а на того… тренера! Такие ж глаза — серое с ярко-голубым намешано, и так же цвет меняют от освещения — иногда синие-синие, как небо летом, а то — сталь. Это при том что и у меня, и у Гены глаза темно-карие. Не только глаза — ушки той же формы у Ванечки были: чуть лопоухие, отогнутые сверху, и даже форма черепа! И какой высокий, стройный потом вымахал, хотя мы с Генкой оба низкие. Но есть, говорят, такое явление, телегония. С научной точки зрения это, конечно, бред, я не спорю, но ведь факт. И факт этот — мой Ванечка. Только смуглый он вышел в Гену — там вся их родня по отцу из Молдавии.

Рос Ваня добрым мальчиком, рисовал хорошо, собирался стать дизайнером, и надо ж, напасть. Влюбился в эту Алену, да так, как только в шестнадцать лет бывает. Спать перестал, все чего-то рисует да эсэмэски ей эсэмэсит. И нет бы отшила его, так и не отшивает, но особенно и не откликается, а он вот буквально! Худеет на глазах. Жаль до слез, а как поможешь? Тут звонит его классная руководительница: ваш сын три недели не был в школе, все в порядке? Как не был? Каждое утро уходил, с рюкзаком, учебниками, вот только, оказывается, не в школу. Призвала я Ваню, а он на все вопросы отмалчивается, на контакт не идет и смотрит до того… странно! Отсутствующе так. Уговорила его сходить к психологу, но большого толку от этого не получилось, точнее, совет ее был — куда-нибудь переехать, в новое место, в новую обстановку. Но куда переедешь, осталось-то год в этой школе домучиться, и потом, какая разница — все равно и по интернету, и по телефону все друг с другом сейчас связаны. И я надеялась, что как-нибудь постепенно все у Вани пройдет.

Папа наш вечно на работе, в автосалоне своем, начну ему вечером жаловаться, хочу посоветоваться — молчит; а однажды как сказанет: «Ну, а что ты хочешь, Надь, наследственность. Мать моя из депрессий не вылезала, и с тобой мы где познакомились, помнишь?» Вдруг вскакивает и к Ваньке в комнату — раз, я — следом бегу! Берет его за грудки, мрачно так, и говорит: «Будешь мать расстраивать, не будешь в школу ходить, ты мне не сын. Дома можешь не появляться!» Ванечка на это смолчал, а потом, как мы с отцом вернулись на кухню, тихо-тихо собрал вещички и вышел. Ночевать не вернулся, на мобильный не отвечал.

Что за ночь мы пережили, рассказывать не буду. Утром пришла эсэмэска: «Мама, все ОК». И опять ни слуху, ни духу. Еще два дня прошло. В школу идти выяснять не хочется — выгонят его, будет на плохом счету. Кое-как разведали, что ночует он у друзей, по очереди. Вернулся домой только через четыре ночи. Гена вообще с ним не разговаривает, но хотя бы и не трогает, еле уговорила его. Что ж, такое время у мальчика, надо пережить. Хотя как пережить — непонятно. И Алена эта вроде как в конце концов вообще его бросила, с другим кем-то начала гулять, уже, значит, вышла в тираж. Ванечка буквально почернел. Даже рисовать больше не рисует, целыми днями сидит у себя в комнате и слушает музыку. На все вопросы глядит исподлобья и говорить не хочет. Только с каждым днем все худее. Бородой зарос, одни глаза остались.