|
Я почувствовал тошноту, меня всего вывернуло в канаву. Мерзко было на душе и оттого, что как раз в это время в городе проходили гастроли английских парней с гитарами—они распевали тошнотворные песенки и наполняли здание Оперы инфантильными визгами. Я читал, что они получают около двух миллионов лир в неделю; Мартинуцци был бы счастлив заработать половину этой суммы за год. Согласен, Мартинуцци—враг, и все-таки, кто, по-вашему, мне ближе? Можете спросить у моей доброй «неприятельницы» Бригитты. На то, чтобы пристроить двух оставшихся сиротами вражеских детей (которым, кстати, требовалась сложная пластическая операция), я выложил несколько миллионов лир из собственного кармана. По натуре я игрок, но игра стала слишком грязной, и я из нее выхожу.
Письма этого Вы не получите, потому что я его не написал. Но, если я доставлю Вам Роупера и, несмотря на хранящиеся у меня под подкладкой письменные заверения, Вы сделаете с ним то, чего я опасаюсь, у меня по крайней мере будет что сказать в его защиту. Сейчас без двух минут четыре. От полдника я воздержусь и постараюсь поменьше есть вечером. Сатириазу я скажу: «Спокойно, сэр, спокойно». Послезавтра мне необходимо быть в своей лучшей форме, все-таки это мое последнее задание. А теперь надо вздремнуть. Ваш (впрочем, уже не совсем) Д. X. (729).
В зеркале, стоявшем на туалетном столике, отражалось его обнаженное тело—пока еще стройное и годное к употреблению. Но, казалось, оно вот-вот обмякнет под тяжестью бурного прошлого, запечатлевшего на нем свои следы в виде шрамов и оспин. На левом плече красовалась несмываемая отметина, настоящее тавро. Соскис (который в итоге получил свое и, подыхая, проклинал все на свете) скалил свои гнилые пожелтевшие зубы, наблюдая, как Хильера прижигают раскаленным добела тавром в форме буквы S. «Подпись под не самой сильной моей работой,—прошамкал Соскис. — Резьба по телу. Хотя до неузнаваемости не изрезали». Привязанный к стулу Хильер пытался вложить в букву (изображение которой в зеркале постепенно расплывалось) другой смысл—Sybil, Сивилла, имя его матери. Так лучше Помощник Соскиса сладострастно оттягивал момент прижигания, а Хильер убеждал свое тело: «Будет не больно! Не больно! Не больно!» И снова: «Стремись к этому,—твердил он коже,—зови, желай. Обыкновенная припарка. Полезная». Он не вскрикнул, почувствовав невыносимую, раздирающую S-образную боль, проникавшую до кишок,—сфинктер, слабейший из мускулов, умолял их открыться и извергнуть землю с телом, усеянным зубами. Соскис брезгливо скривился. Хильер тоже. «Я не хотел,—простонал Хильер.—Извиняюсь». Они не убрали за Хильером, но дали ему передышку перед окончательным прижиганием. Это и спасло ему жизнь (долгая история: помог человек по фамилии Костюшко). И сейчас он снова видит в зеркале S —перевернутое, выжженное S. Для бывшего разведчика будет неплохим сувениром. Женщины расспрашивали его об этой змейке и—когда в постели наступало затишье —томно поглаживали ее извивы. Соскис, Брейи, Чириков, Тарнхельм, Арцыбашев, еще вчера числившиеся среди его заклятых врагов, станут героями щемящих, полных ностальгии (подобно школьному томику Вергилия с загнутыми страницами) воспоминаний, которым он будет предаваться, выйдя в отставку. Вещи Хильера были еще не распакованы. Он открыл один из двух своих чемоданов,—тот, что постарее—и из-под бумажных и железных коробок с дешевыми сигарами («Сумована», «Кастанеда», «Уифкар империалес») достал старый цветистый халат. Хильер подумал, что вряд ли кто-нибудь зайдет к нему в каюту, пока он будет принимать душ. Тем не менее «Айкен» с глушителем и коробку передач с ампулами PSTX лучше все-таки спрятать. PSTX считался последней разработкой, и он еще не видел ее в действии. Говорят, что подкожная инъекция немедленно вызывает пьяную эйфорию и сговорчивость. |
