И снова Бодро оказался прав, когда говорил, что Тристан еще очень слаб: в ноге пульсировала боль, голова кружилась от усталости. Но у него не было иного выхода.

Бодро рассказал ему, что, пока он плавал в море, к нему приходила Сэнди. Но он уже видел ее на берегу. Вряд ли Сэнди разглядела его из-за слепящего солнца. Иначе она вернулась бы к Бодро, чтобы спросить о нем.

По словам Бодро, она была взволнована, очень нервничала, будто чего-то боялась и очень хотела поговорить с ним. Но Бодро, зная, что Тристан вскоре вернется той же дорогой, прогнал ее, чтобы они не столкнулись лицом к лицу.

Тристан прокрался через кухню к сигнальному устройству за дверью в коридоре, нервничая из-за скрипа своих кроссовок. Он успел отключить сигнализацию всего за две секунды до того, как должна была зареветь сирена тревоги, так медленно он двигался.

Свою палку он оставил снаружи у дверей, чтобы не уронить ее и не задеть что-нибудь. Затем осторожно пробрался к детской, где спрятал флешку. Тогда ему казалось, что лучшего места не найти. Но возможно, ее все-таки обнаружили, хотя в таком случае Бодро узнал бы об этом. Он пришел забрать ее, тогда у Сэнди не будет того, за чем охотятся бандиты.

Разумеется, нужно еще придумать, как убедить таинственного главаря контрабандистов, которые воспользовались его причалом для ввоза оружия, что Сэнди понятия не имела о том, что он тайный агент, работающий под прикрытием, и что в доме нет ничего, что помогло бы установить личность главаря.

Он начал осторожно открывать дверь в детскую, когда ему послышался позади какой-то шум. Он замер и прислушался. Нет, ничего. Он снова взялся за ручку двери, и тихий, приглушенный шум повторился. Он прислушался, и у него защемило сердце.

Это была Сэнди, точно Сэнди. Она с кем-то разговаривала. Было два часа ночи. Она должна была крепко спать, ведь она всегда ложилась до двенадцати и вставала в семь утра, максимум в половине восьмого. Но ведь она беременна, а его мать говорила, что последние месяцы беременности она очень часто ходила в туалет.

Значит, она вставала в туалет. Но может, Сэнди говорит или стонет во сне. Он ждал и настороженно прислушивался. Торопиться ему некуда, когда она успокоится, он потихоньку выскользнет из дома, так что она и не узнает о его приходе.

Он стоял на правой ноге, приподняв левую и упражняя мускулы, оставшиеся под безобразным швом, которым Бодро зашил его рану. Напрячь, расслабить, напрячь, расслабить.

Наступила тишина, и Тристан с величайшей осторожностью повернул ручку, собираясь проскользнуть в комнату, когда услышал знакомый звук и вздрогнул. Это было шлепанье босых ног Сэнди по деревянному полу. Затем круглая ручка повернулась. Пока он раздумывал, успеет ли скрыться в детской, дверь спальни отворилась, и его жена вышла в коридор. В лунном свете, падающем из кухни, он увидел ее в пижаме, короткая куртка которой задралась над округлившимся животом. Во время их последней встречи он был едва заметным.

Как же хотелось погладить его, поцеловать, ощутить шевеление ребенка. Он так тосковал по Сэнди, и вот она здесь, рядом, на расстоянии протянутой руки, а он не смеет ее обнять.

Узнав, что он жив, она придет в ярость из-за того, что заставил ее поверить в его смерть. Она не поймет грозящую ей опасность. Всю жизнь Сэнди считала, что рядом с ним ей нечего бояться. Тристана всегда восхищала эта ее беспредельная вера в него.

Зевнув, она пригладила спутанные волосы. Тристан невольно улыбнулся. Как ему знакомо каждое ее движение, каждый жест. Она была сонной, и ее босые ноги автоматически несли ее в кухню. Ее привычка глотнуть среди ночи воды, практически не просыпаясь, могла спасти его, если он будет стоять неподвижно. Люди часто замечают только то, что движется.

Он напряженно следил за больной ногой: если он слишком напряжет мускулы, нога может непроизвольно дернуться.

– Все хорошо, – прошептала она.