Ей казалось, что дверь спальни светится в темноте и медленно отодвигается все дальше и дальше от нее. Потом она ощутила головокружение и очнулась лишь тогда, когда увидела над собой взволнованное лицо Эрвина.
— Тебе плохо? — Он слегка приподнял ей подбородок, стараясь угадать правду по ее глазам.
— Нет, — еле слышно прошептала Джоан, уже не пытаясь сдержать слезы.
— Перестань! Не могу смотреть, как ты плачешь! — с болью в голосе сказал он, вытирая ей щеки кончиками пальцев. — Сегодня вечером ты была очень красивой, очень уверенной в себе. Оставайся такой всегда. Ты не поверишь, но я не желаю, чтобы ты была несчастна! — Он осторожно обнял ее за плечи, словно очень дорогую хрупкую безделушку. — Раньше мне казалось, что, наоборот, я хочу видеть тебя страдающей. Но, выходит, моя неприязнь к тебе не столь глубока.
Джоан почувствовала себя оскорбленной. Итак, он считал ее недостойной даже настоящей ненависти. Может быть, и его прежнее чувство к ней было не настоящей любовью, а лишь простой привязанностью? Может быть, именно поэтому он смог вычеркнуть ее из своей жизни с такой легкостью? А отказ выслушать ее, когда она пыталась рассказать правду о ребенке, был самым простым способом это сделать?
Джоан забила дрожь, но она сжала пальцы в кулаки и уперлась ими в грудь Эрвина. Он не обратил никакого внимания на эти почти детские усилия освободиться и осторожно поднял ее на руки.
— У тебя совсем не осталось сил — ни душевных, ни физических. Сейчас я отнесу тебя в постель и попрошу горничную принести молока с тостами. Это поможет тебе заснуть. Весь вечер ты была слишком возбуждена и почти ничего не ела.
Нет, с отчаянием думала Джоан, мне не нужна его заботливость, вызванная врожденным чувством долга. И тут она забыла все обещания, данные себе: что бы ни произошло, оставаться равнодушной, холодной и спокойной. Она вырвалась из рук Эрвина и соскочила на пол.
— Оставь меня в покое! Перестань разыгрывать из себя святого или рыцаря! Ты просто самовлюбленный напыщенный тип, который упивается своим благородством!
Выкрикивая все это ему в лицо, Джоан совершенно не осознавала, как выглядит. Меж тем волосы ее растрепались, лицо покраснело от гнева. Из-за бурной жестикуляции и без того короткое платье задралось почти до самых бедер. Она прерывисто дышала. В таком состоянии она слишком поздно заметила, что черты лица Эрвина постепенно изменились почти до неузнаваемости, стали резкими, словно застывшими. Глаза сузились и потемнели.
— Что ж, я больше не буду ни рыцарем, ни святым. Я стану таким, каким ты хочешь меня видеть, дорогая. Обещаю тебе!
Он снова подхватил Джоан на руки и, резко распахнув дверь спальни ударом плеча, внес ее в комнату и опрокинул на кровать. Одной рукой он стиснул ее запястья и прижал их к кровати поверх головы. Другой резко провел по ее телу снизу вверх — от гладких стройных ног до груди.
Затем рука Эрвина снова скользнула вниз, но уже гораздо более медленным, ласкающим движением. Джоан лишь беспомощно вздрагивала, чувствуя, как желание огненной волной разливается по телу. Затаив дыхание, она следила за взглядом Эрвина. Все ее существо трепетало от лихорадочного возбуждения.
Джоан видела, что в нем самом тоже постепенно нарастает напряжение. И наконец плоть одержала верх над рассудком. Когда их взгляды встретились, Эрвин тихо, но убежденно произнес:
— Да. Сейчас.
Он снял смокинг и отшвырнул его в сторону, затем лихорадочно расстегнул рубашку, и Джоан увидела его обнаженный мускулистый торс, сведенный той же мучительной судорогой неутоленного желания, которая пронзала и ее тело. Каким-то шестым чувством она поняла, что сейчас не имеет права ответить ему отказом, и покорно опустила руки.
С такой же безмолвной благодарностью Эрвин взял ее руки в свои и обвил их вокруг шеи. |