Питт добивался аннулирования этого закона, поскольку в противном случае это грозило большими неприятностями. Почему Англия должна устанавливать законы для Америки? Почему ожидают, что колонисты опять станут платить налоги английскому правительству? Это – абсурдный налог, заявил Питт, и он сделает все, что в его власти, чтобы отменить его.

Он рассказал об этом Эстер. Его жена была необыкновенной женщиной, очень преданной ему. И разделяла с ним его энтузиазм.

Теперь Питт постоянно ссорился с братьями, ушедшими с головой в политику. Давным-давно, когда он бывал в их доме в качестве гостя, все они восторгались тем, как он разбирается в государственных делах, его способностью делать удачные прогнозы Эстер называла эту способность сверхъестественной, поскольку он мог предсказать все возможные варианты, то есть, что произойдет, если государственные мужи поступят так или иначе. Он посмеивался над ней, и считая это качество обычной прозорливостью, так необходимой политику. По существу, это – полная сосредоточенность на данном предмете или вопросе. Питт обладал таким дарованием, и именно поэтому она считала его своего рода провидцем.

Быть рядом с Эстер, беседовать с ней – величайшее удовольствие его жизни… Нет, он будет честен. Величайшими моментами в его жизни были те, когда он выходил на трибуну в парламенте и своей речью увлекал всех в ту сторону, в какую ему было нужно. Но Эстер – это утешение его жизни. Она не только бинтовала его больные ноги, но и поддерживала в нем гордость и честолюбие в такие моменты как этот, когда ему казалось, что он – величайший из политиков современности, лишен своим главным врагом – подагрой – права быть тем, кем он должен быть.

Вошла Эстер и сообщила, что прибыл граф Нортингтон и спрашивает, может ли он увидеть Питта.

– Нортингтон! – Питт приподнялся на кровати. – Он пришел от короля!

– Да, так он мне и сказал.

– Он принес какое-то послание… секретное послание, не сомневаюсь в этом. Георг устал от правительства этого Рокингема, поверь мне. Эстер, он хочет вернуть меня. Он всегда мечтал, чтобы я возглавил правительство. Ей-Богу, если бы только он не был под влиянием этого дурака Бьюта…

– Но Бьют уже больше не должен тебя беспокоить…

– Конечно, нет. Единственная вещь, которая меня действительно беспокоит, так это проклятая подагра. Давай-ка, побыстрей зови сюда Нортингтона.

– Я хотела подготовить тебя.

– Пока я не знаю, что королю от меня нужно, трудно быть готовым ко всему. Но давай его сюда, Эстер! Давай!

– Надеюсь, ты не поступишь опрометчиво!

– Опрометчиво! Причем здесь опрометчиво? – горячился Питт.

– Ты же знаешь, что сейчас ты не в состоянии вернуться туда. Ты должен поберечь себя. Тебе это известно.

– Да, Эстер, я знаю, – кивнул он угрюмо. – Но зови Нортингтона, и мы узнаем, что он нам скажет.

В сопровождении Эстер в спальню вошел Роберт Хенли, первый граф Нортингтон. Красивый мужчина среднего роста, с багровым цветом лица, что свидетельствовало о его пристрастии к алкоголю. Его речь, как правило, перемежалась непотребными словечками, за исключением тех случаев, когда он находился в обществе короля, который, как это ни странно, любил его и двумя годами ранее присвоил ему титул виконта Хенли и графа Нортингтона.

Вошедший сочувственно посмотрел на Питта и скорчил гримасу.

– Боже мой, Уильям, – сказал он и покачал головой. – Представляю, что ты чувствуешь. Вот глянул на тебя и вспомнил, что пережил сам.