— Поэтому, — продолжал Пейдж, — мы распорядились задержать его — просто на всякий случай. Но потом нам позвонила мисс Айда Мортлейк, дочь судьи, сообщила, что Гейбриэл Уайт собирается убить старого Мортлейка, и попросила срочно что-нибудь предпринять.

— Не хочу делать поспешные выводы, — с саркастической усмешкой заметил полковник, — но не хотите ли вы сказать, что мисс Айда Мортлейк молода и очаровательна, что наш Адонис по имени Гейбриэл Уайт хорошо с ней знаком и что судья знал об этом, вынося суровый приговор?

— Да, сэр. Но я скоро к этому подойду. После этого сообщения суперинтендент решил, что мне лучше немедленно отправиться в Хампстед, где живут Мортлейки. Я взял с собой сержанта Бордена, так как он уже имел дело с Уайтом. Мы вскочили в полицейский автомобиль и быстро добрались туда.

К дому прилегает обширная территория. Но пригороды вокруг Хампстед-Хит разрослись настолько, что дома и виллы со всех сторон подступают к участку судьи, и теперь его окружает каменная ограда высотой в пятнадцать футов.

На территорию только два входа: главная подъездная аллея и вход для торговцев. За первым присматривает старый слуга Робинсон, который живет в сторожке. Он открыл нам ворота. Было уже около половины шестого, и почти стемнело. К тому же шел дождь и в добром ноябрьском стиле дул ветер.

Робинсон сказал нам, что судья находится в павильоне среди деревьев, ярдах в двухстах от дома. Это маленькое строение — в нем всего две комнаты, разделенные коридором. Одну из комнат судья использовал как кабинет. Робинсон не сомневался, что он там. Вроде бы судья ожидал в половине четвертого к чаю старого друга, поэтому позвонил Робинсону в сторожку, сказал, что идет в павильон, и велел проводить туда посетителя, как только тот появится.

Борден и я направились по дорожке влево. Хотя павильон окружали деревья, ни одно из них не росло менее чем в дюжине футов от него, поэтому мы хорошо его видели. В середине павильона находилась дверь с веерообразным окошком над ней, а с каждой ее стороны — два окна. Окна справа были темными, а в окнах слева сквозь плотные занавеси пробивался свет. В коридоре тоже горел свет — он был виден сквозь окошко над дверью. Поэтому мы смогли разглядеть высокого мужчину, вынырнувшего из-за деревьев справа и побежавшего к парадной двери.

Дождь хлестал нам в затылок, гремел гром, и молния сверкнула как раз перед тем, как высокий мужчина взялся за дверную ручку. На пару секунд вокруг стало светло, как в фотостудии. Борден окликнул мужчину, и тот обернулся.

Это был Гейбриэл Уайт — молния не оставляла никаких сомнений. Увидев нас, он выхватил из кармана револьвер, но не для того, чтобы стрелять в нас. Уайт открыл дверь павильона и побежал по коридору к двери кабинета слева. Мы тоже побежали — Борден значительно опередил меня и кричал так громко, что мог перекрыть звук трубы в Судный день.

Услышав крики, судья Мортлейк подошел к окну слева, раздвинул портьеры и выглянул наружу. Хочу подчеркнуть, что никаких ошибок или подмен быть не могло. Это был старый Мортлейк — я много раз видел его в зале суда, и в тот момент он был жив и невредим. Его лысина поблескивала при свете. «Кто там?» — окликнул судья, а потом повернулся от окна.

Его отвлекло то, что Гейбриэл Уайт открыл дверь из коридора, вбежал в кабинет и сразу повернул ключ в замке. Сержант Борден следовал за ним по пятам, но опоздал на несколько секунд. Я понимал, что, скорее всего, могу пробраться в кабинет через окно, которое теперь было приоткрыто. Потом я услышал первый выстрел.

Да, сэр, я сказал «первый выстрел». Он прозвучал, когда я находился шагах в двадцати от окна. Подбежав ближе, я услышал второй выстрел. Черные портьеры были раздвинуты только отчасти, и я не мог заглянуть в кабинет, пока не подбежал к окну.