— Я лично, — веско произнес Богдан, — одобряю все, включая и название.

— А тебя, между прочим, не спрашивают! — Сергей неохотно повернулся к нему. — И учти — у меня в отделении голосования не будет!.. Кто хочет посмотреть палатку — за мной!

Теперь уже все, кроме Распути, пошли за Сергеем к палатке. Первым нырнул в нее Забудкин. У Сергея глаза сошлись к переносице, когда он увидел, как этот просидевший весь день на пеньке слизняк завалился в обтрепанных брюках и пыльных ботинках в чистенькую опрятную кровать, стоявшую у задней стенки.

Без слов, задохнувшись от негодования, Сергей деревянно дошагал до кровати. Вид у него был такой, что Забудкин, вцепившись пальцами в одеяло, заверещал:

— Моя!.. Это моя!.. У двери сыро и холодно!.. Косточки ноют.

Сергей взял его за шиворот, оторвал от кровати, крутанул и швырнул к выходу. Опрокидывая стулья, Забудкин пролетел мимо стола и вывалился бы из палатки, если бы сержант не успел перехватить его. Мальчишка прижался к нему, а Кульбеда заговорил неторопливо, спокойно и не так уж складно, но по-чему-то слушали его внимательно, не прерывая. Сначала он похвалил Сергея:

— Силен у вас командир!.. Ох и силен — ничего не скажешь!.. У нас в деревне тоже силач был — подковы гнул, хоть правой, хоть левой… Всякое ему подсовывали. Жиманет пальцами — и в крошку!.. Кто-то под спор ему стакан сунул… Он и его — аж стекла брызнули. А один осколок насквозь через ладонь вышел… Зажило быстро. Только пальцы не те стали, не железные.

Всякие были и небылицы про силачей, запросто сгибавших подкову, слышали или читали все. И не содержанием немудреного, назидательного рассказа подействовал на ребят Кульбеда, а голосом, что ли, — мирным, домашним, своим искренним желанием дружбы и добра.

Забудкин всхлипнул, потерся, как котенок, носом о гимнастерку сержанта и, осмелев, с упреком сказал Сергею:

— Обижаешь!.. А кого обижаешь?..

— Ты бы не лез в сапогах на кровать! — виновато ответил Сергей. — И вообще — вперед работать надо, а потом место себе выбирать!

— Ты так бы и объяснил ему! — посоветовал Славка Мощагин. — Без рук!

На штабной поляне запел горн. Кульбеда взглянул на часы.

— Ужин.

Сергей обрадовался — этот сигнал прервал неприятный разговор.

— Отделение — станови-ись! — крикнул он и заспешил из палатки.

Мальчишки потянулись за ним. Забудкин остался, нерешительно поглядывая то на выход, то на койку, которую он выбрал для себя. Кульбеда взял его за плечи, повернул лицом к выходу и, как сына, шлепнул сзади по мягкому месту.

— Иди, иди! Не откалывайся!

В палатке остались Кульбеда и помрачневший после горна Славка.

— Ты, значит, так, — сказал сержант, отлично понимая муки командира взвода. — Ты, когда выйдешь, не торопись, посмотри, все ли построились отделения… Они построятся! Не волнуйся!.. Вот тогда и скомандуй: «Второе, третье, четвертое отделения — смирно! Бего-ом марш!..» Когда они станут подбегать к первому отделению, не прозевай, дай команду: «Стой!» И получится у тебя колонна по четыре в ряд. Только командуй от сердца, без спешки, громко! Голос командира — он до пяток пронять должен! И не страхом! Страх нагонять — слабость разводить… Ты голосом душу у людей взбодри, силу в них вдохни, веру в твою команду!

Они вдвоем вышли из палатки. Сергей Лагутин выравнивал свое отделение. Впереди каланчой возвышался Гришка Распутя. Сигнал на ужин заставил его встать из-под ели без командирского напоминания. Кульбеда прошел мимо него, негромко, но так, чтобы Гришка услышал, произнес:

— Богатырь!

Распутя глянул на него сверху вниз, выпрямился и стал еще выше.