Этой ночью Хомяк спал особенно тревожно. И весь день капризничал. А вообще они дружно жили.

– Абдула! – снова послышался крик товарища.

– Что?

– Я поставил говядину разогреваться, салат нарезал. Поедим?

– С удовольствием. Только сполоснусь.

С весны по осень они мылись в летнем душе. Это было удобно. Бочка, нагревающаяся от солнца, вода, уходящая в огород, шторка, а не стены, между которыми нужно втискивать кресло. А шланг отсоедини – вот тебе и кран для омовений перед молитвой. Абдула совершал намаз, как и положено, пять раз в день.

Приняв прохладный душ, Иван, покряхтывая, поковылял к дому. Нога болела уже нестерпимо, придется делать укол. Боясь впасть в зависимость от обезболивающих, он тянул с инъекциями до последнего. Бывало, принимал обычные таблетки. Но они больше как плацебо действовали.

Вколов ампулу диклофенака, Иван-Абдула полежал на кушетке пару минут. Боль сразу не ушла, но притупилась. Когда это произошло, он услышал голос. Хомяк с кем-то разговаривал, находясь у себя в кухне. Абдула сразу поднялся на ноги. Взял костыль, которым все чаще стал пользоваться, и направился к выходу из собственной половины дома.

Когда он зашел на территорию друга, то увидел молодого мужчину с густыми белокурыми волосами. Челка закрывала брови, ресницы тоже были светлыми. Но глаза не выглядели поросячьими. Серо-зеленые, очень выразительные и умные. Ими он посмотрел на Ивана, затем улыбнулся.

– Здравствуйте, а я по вашу душу, товарищи афганцы, меня зовут Дмитрий Правдин, я журналист, – сказал он и протянул руку, чтобы обменяться рукопожатиями.

Глава 4

Город Димона не восхитил. Да, Сочи стал краше, что неудивительно, столько денег в него вбухали, когда готовили к Олимпиаде, но особого лоска не появилось, а от былого уюта почти не осталось следов. В детстве он ездил сюда с родителями. Они отдыхали только в частном секторе, порой в плохо приспособленных для комфортной жизни времянках, но в этом была своя прелесть. Димке нравилось бегать по саду в уборную, подбирая с тропинки опавшую алычу и абрикосы. Нравилось греть чай в банке, сунув в нее кипятильник. Нравилось даже то, что продукты, хранимые под тазом на веранде, воровали то ли кошки, то ли крысы. Они просыпались ночью от грохота, выбегали и хохотали, видя зверьков, что несутся с добычей прочь. Больше они, конечно, маленького Димона веселили, маме наверняка было жаль продуктов. Но где их еще хранить, если холодильник один на всех отдыхающих и места в нем хватает только для скоропортящегося?

Когда мальчику исполнилось восемь, они семьей переехали в Португалию. Отец-архитектор был нанят крупной фирмой, строящей мосты. Жили они в Лиссабоне. И жили хорошо. Глава семьи достойно зарабатывал. Фирма снимала им дом. Мама занималась хозяйством и три раза в неделю преподавала в посольской школе изобразительное искусство (с отцом они познакомились в универе). Димон учился. Он быстро освоил португальский. А еще английский и африкаанс. В столице Португалии было много эмигрантов с Черного континента. Местные держались от них подальше, а любопытный русский мальчишка вечно крутился рядом. Он подружился со своими ровесниками. Они вместе гоняли в футбол. Димон знал, что отцы некоторых парней торгуют наркотиками или продают контрабандные товары, и догадывался, что тем же займутся их сыновья. Но его это не пугало. Более того, привлекало. Дружить с прилизанными посольскими детками он не хотел. Был у него лишь один белый приятель, но и тот из неблагополучной португальской семьи. Его мама уборщицей работала, в том числе у них, а батя отбывал срок за разбой.

– Нашего сына тянет к отбросам общества, – сокрушался отец Димона.