Изменить размер шрифта - +
За столом сидит лет восьми девочка и с удивлением и испугом смотрит на нас.

 

— Где он? — спрашивает врач про больного.

 

— На печи, — говорит женщина, не переставая качать люльку с ребенком.

 

Врач всходит на хоры и, облокотившись на печку, нагибается над больным и что-то делает там.

 

Я подхожу к врачу и спрашиваю, в каком положении больной.

 

Врач не отвечает. Я всхожу тоже на хоры, вглядываюсь в темноту и только понемногу начинаю различать волосатую голову человека, лежащего на печи.

 

Тяжелый, дурной запах стоит вокруг больного. Больной лежит навзничь. Врач держит его за пульс левой руки.

 

— Что он, очень плох? — спрашиваю я.

 

Врач не отвечает мне и обращается к хозяйке.

 

— Запали лампу, — говорит он.

 

Хозяйка зовет девчонку и велит ей качать люльку, а сама зажигает лампу и подает врачу. Я слезаю с хор, чтобы не мешать врачу. Он берет лампу и продолжает свои исследования над больным.

 

Девочка, заглядевшись на нас, недостаточно сильно качает люльку, и ребенок начинает пронзительно и жалостно кричать. Мать, отдавши врачу лампу, сердито отталкивает девочку и принимается сама качать.

 

Я опять подхожу к врачу. И опять спрашиваю, что больной.

 

Врач, все еще занятый больным, тихим голосом говорит мне одно слово.

 

Я не расслышал, что он сказал, и переспрашиваю.

 

— Агония, — повторяет врач сказанное слово и молча слезает с хор и ставит лампу на стол.

 

Ребенок не переставая кричит и жалостным и озлобленным голосом.

 

— Что ж, аль помер? — говорит баба, точно поняв значение слова, сказанного врачом.

 

— Нет еще, да не миновать, — говорит врач.

 

— Что же, за попом, значит? — недовольно говорит баба, все сильнее и сильнее качая раскричавшегося ребенка.

 

— Добро бы сам дома был, а то теперь кого найдешь, — гляди, все за дровами уехали.

 

— Больше тут мне делать нечего, — говорит врач, и мы выходим.

 

Потом я узнал, что баба нашла, кого послать за попом, и поп только успел причастить умирающего.

 

Едем домой и дорогой молчим. Думаю, что оба испытываем одинаковое чувство.

 

— Что у него было? — спрашиваю я.

 

— Воспаление легких. Я не ждал такого скорого конца, организм могучий, но зато и условия губительны. Сорок градусов температура, а на дворе пять градусов мороза, идет и сидит.

 

И опять замолкаем и едем молча довольно долго.

 

— Я не заметил на печи ни постели, ни подушки, — говорю я.

 

— Ничего, — говорит врач.

 

И, очевидно, понимая, о чем я думаю, говорит:

 

— Да, вчера я был в Крутом у родильницы. Надо было для исследования положить женщину так, чтобы она лежала вытянувшись. В избе не было такого места.

 

И опять мы молчим и опять, вероятно, думаем об одном и том же. Молча доезжаем до дома. У крыльца стоит великолепная пара коней цугом в ковровых санях. Кучер красавец, в тулупе и мохнатой шапке. Это сын приехал из своего имения.

 

Вот мы сидим за обеденным столом, накрытым на десять приборов. Один прибор пустой. Это место внучки. Она нынче не совсем здорова и обедает у себя с няней. Для нее приготовлен особенно гигиенический обед: бульон и саго.

 

За большим обедом из четырех блюд, с двумя сортами вин и двумя служащими лакеями и стоящими на столе цветами, идут разговоры.

Быстрый переход