Пери с завистью наблюдала за рыбками, которым было уютно и спокойно в их искусственном мирке, надежно защищенном от всех бурь и опасностей. По обеим сторонам раковины стояли две большие серебряные чаши с пушистыми полотенцами для рук, скатанными безупречными валиками. Повсюду на полу были расставлены зажженные свечи, язычки пламени чуть подрагивали, сладкий, слегка приторный аромат щекотал ноздри. К аромату свечей примешивался синтетический запах моющего средства, напомнивший ей о клее, который вдыхал бродяга.

Внезапно ее охватило неодолимое желание совершить какой-нибудь неожиданный и дерзкий поступок. Ей хотелось разбить аквариум и посмотреть, как рыбки будут биться в луже воды посреди осколков. В предсмертных судорогах они станут хватать ртом воздух и колотить хвостом по мраморному полу. Некоторые выскользнут в коридор и окажутся под ногами гостей, свет канделябров будет играть на их чешуйках, потом они доберутся до задней двери, пересекут террасу, и в тот момент, когда смерть покажется им неизбежной, их накроет морская волна. Море примет их как родных, их встретят старые друзья и родственники, которые все это время оставались дома, где все так скучно и привычно.

Путешественницы поведают домоседам, каково это – жить в большом аквариуме, тоскуя о беспредельности морского простора, но зато не ведая забот о пропитании. Вскоре домашние рыбки, утратившие всякую осмотрительность и разучившиеся избегать опасностей, станут добычей морских хищников. И все же они насладятся минутами свободы – блаженством, за которое можно отдать долгие годы в неволе.

Если бы только у нее был молоток… Порой собственные фантазии пугали ее.

За завтраком

Сны Пери становились все беспокойнее, все чаще она просыпалась от собственного крика. Спала она теперь при свете. Вычитав, что янтарь отгоняет злых духов, она стала держать у кровати янтарные бусы. Ничего не помогало. В страшных снах она видела школы, больше похожие на тюрьмы, и надзирателей, отчего-то очень напоминавших ее отца и мать. Ей снилось, что ее арестовывают за преступление, которого она не совершала, и теперь она сидит в застенках, покрытая собственными испражнениями и личинками мух, с обритой наголо головой. После таких кошмаров она просыпалась с бешено бьющимся сердцем и долго еще не могла понять, где находится.

Менсур очень изменился. Тот человек, который любил в душевной компании друзей петь грустные баллады или предаваться жарким политическим спорам, исчез безвозвратно. Теперь он предпочитал пить в одиночестве, и самыми верными его собутыльниками стали тишина и безмолвие. Он был так силен и крепок, что тело его не выказывало каких-либо внешних признаков недомогания, за исключением разве что кругов под глазами, темных полумесяцев на бледном небе.

Но вскоре произошло неизбежное. По утрам Менсур стал просыпаться в поту, мучился от ломоты во всем теле и выглядел таким изможденным, словно во сне ворочал камни. Начались частые приступы тошноты. Пытаясь скрыть дрожь, сотрясавшую все его тело, он старался держаться в стороне, ни с кем не разговаривая, или же, наоборот, вдруг начинал говорить слишком много, словно не мог остановиться. Руководство компании, в которой он работал, приняло решение отправить его на пенсию раньше срока, так как он явно не мог больше выполнять свои обязанности. Выйдя на пенсию, Менсур, к большому неудовольствию жены и младшего сына, теперь почти всегда находился дома. Томимый неясной тревогой и страхом, раздражительный и гневливый, он напоминал огромную империю, границы которой со всех сторон осаждали враги; на востоке ему приходилось отражать атаки жены, на западе – выпады Хакана. На всех фронтах он терпел поражение.

Отец и сын ругались постоянно, непримиримо и яростно. В стремлении перекричать один другого они наполняли кухню своими громкими голосами, выплескивая друг на друга безжалостные обвинения, похожие на мертвых рыб, которые всплывают на поверхность воды после взрыва динамита.