– Я вам, Марья Ивановна, так скажу, – говорил отец Серафим, подталкивая генерал майоршу снизу в поясницу. – Если у вас какой бес дома объявится, или порчу напустят – прямиком ко мне.

– Кадилом беса не отшибешь, – мимоходом заметил судейский.

– Есть у нас беда, батюшка, горе печаль неизбывная. Вера в девках засиделась, видать, и вправду кто то порчу навел…

– Приезжайте с ней как нибудь после Водосвятия, я ее отмолю, – сказал отец Серафим.

– А что, батюшка, – сказал судейский, когда они сели за стол. – Вот нынче альянс с французом грядет, ходят слухи, что и военный союз будет, а тут такое неудобство: братец Александр военные действия против французского посла открыл… А как к этому православная церковь относится? Вот вы же благодарственный молебен сегодня служили в память восьмидесятилетия изгнания французов.

– Молебен я служил об изгнании двунадесяти языков из пределов российских, и победили мы тогда чудом, и освободили народы европейские, порабощенные революционным тираном Бонапартом, потому, что была еще сильна вера в русском народе, и молились здесь, на Руси, великие подвижники. А при таком кощунственном неверии, как я сегодня здесь имел примеры видеть, и в своих пределах не убережемся, напади на нас германец, к примеру. До самого Якутска не опомнимся!

– Так значит, по вашему мнению, отец Иоанн Кронштадский не великий подвижник? Ну, уж одна тогда надежда, что вы успеете великим подвижником стать, прежде чем на нас нападут. Давайте, тяпнем воронцовской.

И они в полном согласии тяпнули.

– А вот и наш бомбоискатель пришел, – сказал Сергей, ставя рюмку на стол.

– Нашел бомбу? – спросил пристав.

– В печку ее, в печку, – сказал судейский. – Нечего в доме всякую дрянь держать.

– Нет, не нашел, – уже вполне трезвым голосом сказал капитан и потер замерзшие руки. – Наверное, сообщник увез. Подельник его поодаль в извозчике сидеть остался. Видать, пока мы этого допрашивали, он ее из снега и выкопал.

– Ты хоть приметы этого второго запомнил?

– Конечно. Длинный, в шубе, в очках.

– А бляху у извозчика разглядел?

– Нет. Но мой извозчик его знает.

– А где твой извозчик? Отпустил? А бляху запомнил?

– Панфил зовут. С Лиговки. Там все его знают.

– Тьфу! Садись лучше, Александр, между отцом Серафимом и дьяконом, там тебе место оставлено.

Капитан послушно поплелся на указанное место.

– А я вас, батюшка, сразу признал, – тихо сказал он священнику. – Полагаю, мы с вами вдвоем этого заговорщика прямо к Его Высочеству должны сейчас свезти.

– Да как же вам от стола то праздничного отрываться? Грех. Да и не в себе вы. Мне то уж с дьяконом домой пора собираться… Обещал к Федосею Ивановичу заглянуть, но опять не дойду. Вон как дьякон то нагрузился. Опять обида выйдет. Да и попадья дома ждет с детями.

– Он, батюшка, меня преследовал со своим сообщником целый день, – продолжал, не слушая священника, капитан. – Этого то я схватил, а второй на свободе остался, бежал. Вчера то я полагал, что они на меня на Конюшенной нападали, чтобы письмо ценное похитить, а теперь я знаю, что они не из полиции, а заговорщики.

– Вы его с утра допросите, как проспитесь. А потом за мной пошлите, вместе и отвезем.

* * *

Мария Павловна была настоящим центром семейных дрязг в императорской семье. Она искренне ненавидела императрицу и не любила императора. Более всего ее раздражало то, что этот грубый венценосный чурбан не обращал на нее никакого внимания. Даже то, что она демонстративно 20 лет не принимала православие, его абсолютно не интересовало.