Не собираюсь я пускать кровь этому гаду. Вот оно, психическое здоровье. Но я, как и любой другой, знаю, что гамма пыток практически неисчерпаема. Он тоже знает это, и в глазах его снова вспыхивает тревожный огонек. Я чиркаю зажигалкой и подношу ее к Линнелю.

— Это… это вам не поможет! — говорит он прерывающимся голосом.

— Так страсть или нет? А может, просто куча денег?

— Прекратите… Я ничего не скажу!

Огонь вгрызается в центр холста, уже появился черный круг, но язычок пламени погружается в него все глубже.

— Прекратите! Вы… Вы сумасшедший! Перестаньте! Нам… ничего не надо было… от вас самого… Мы только хотели получить «Опыт № 30».

Холст потихоньку горит.

— Вы вмешались, а он… он отреагировал… Никто не знал, что вы… захотите разузнать больше… полезете со своими вопросами… Вы знали, что объективисты существовали… А мы все хотим забыть о них…

Он снова умоляет меня убрать огонь. Теперь-то зачем? Эту покоробившуюся дрянь уже не продашь. Или это все сантименты? Он выбрал полюбившуюся ему картину в мастерской своего друга и воспитанника…

— Дальше… расскажите, что произошло после Салона шестьдесят четвертого года.

— Я решил заняться ими… Сделать так, чтобы они работали… Ну и… Делайте что хотите, я больше ничего не скажу.

Линнель превратился в черную дыру. Теперь главное не спасовать, Деларж уже на пределе, он снова в моей власти. Кто следующий? У меня неплохой выбор.

— Так, кого теперь поджарим? Кандинского или Брака?

Деларж хватается руками за голову, умоляет, дергается как осел на своей веревке — даже стол сдвинул.

— Не двигайтесь, Деларж, — говорю я, встряхивая зажигалку.

Он застывает на месте, в глазах — ужас.

— У них был вожак… Неудачник, которому нужна была группа, чтобы прикрыть свою посредственность! Меня лично он не интересовал, но этот кретин подчинил себе трех остальных. Мне были нужны Линнель и Моран, вот они меня правда интересовали, я побывал у них в мастерской. У Линнеля оказались все задатки большого художника, а Моран обладал сноровкой и четкостью, которые могли бы однажды пригодиться. Ничего общего с тем, что вытворял этот их заводила! Жалкие поделки! Но оказалось, что они ничего не делают без своего пророка, без его святого благословения! Слабовольные придурки, сопляки! Умоляю, не делайте этого, уберите огонь! Я дам вам все, что вы пожелаете…

Своими стенаниями он ответил на мой вопрос. Страсть или деньги. И то, и другое прекрасно уживаются вместе. Я погасил зажигалку.

— Что вы сделали с Бетранкуром?

Он смерил меня с ног до головы красноречивым взглядом. Я уверен — по моему вопросу он понял, насколько я продвинулся в изучении забывчивой истории современного искусства.

— Это он основал эту группу, и он же всегда отказывался от моих предложений… но я все же поимел их. Трое остальных быстро поняли, что группа — это ненадолго. Я объяснил им, что, отказываясь продавать свои работы, они далеко не уйдут, что их подростковый бунт ничем не кончится, да и вообще, деньги… Линнель клюнул первым, Ренару деньги были не нужны, но он пошел за ним, Моран еще немного посопротивлялся.

Он пытается ослабить удавку, потом продолжает:

— Бетранкур один остался непоколебим, он начинал мешать. Он готов был скорее сдохнуть — из идейных соображений, да, из идейных… Сумасшедший! Я убедил остальных представить тайком от него одну картину в закупочную комиссию — чтобы доказать, что их живопись дорого стоит. Это было начало. Когда государство заплатило им, они наконец поняли.