По роду своей деятельности профессор Кряквин много путешествовал. Помимо Африки, где он занимался любимым делом, то есть изучал дикие племена, профессор бывал еще на всяческих форумах и конгрессах во всех концах земного шара. И везде он что-нибудь не ел.

Во Франции он не ел устриц, лягушек и сыр камамбер. В Китае – утку по-пекински. В Японии – рыбу фугу и суши. В Таиланде – маринованных змей и саранчу.

– Ох, девочки, – Катерина поскорее затолкала в рот огромный кусок ветчины, – ох, подружки, рассказать вам, как мы завтракаем? Две ложки проращенных зерен пшеницы с медом. Или овсяная каша – не геркулес, а овсянка, она жесткая такая, и еще без сахара и масла… На обед – тушеные овощи, на ужин – зеленый салат. Верите ли, по ночам стала видеть котлеты по-киевски. И свиные отбивные!

– Катька, не делай из еды культа! – как всегда, дуэтом заорали подруги. – Не в ней счастье!

– Но без нее, знаете, тоже как-то не сладко. – Катерина пригорюнилась было, но потом передумала кручиниться и ловко сцапала с тарелки еще один кусок ветчины.

– Что-то не очень верится, что ты четыре месяца вела такую растительную жизнь, – ехидно прищурилась Жанна. – Видишь ли, от овощей худеют, а о тебе, подруга, при всем желании этого не скажешь.

– Да уж, – улыбнулась Ирина, – выглядишь ты, Катюша, неплохо: глаза блестят, щеки румяные. Но насчет фигуры – уж извини. – Она развела руками.

– Да, захожу я иногда в кафе перекусить, и что? – перешла в наступление Катька. – Кофе выпью с пирожным, кому от этого плохо? Или бутербродик с колбаской перехвачу. Только вы меня Валеку не выдавайте!

– Зачем было замуж выходить, раз так мучаешься? – поинтересовалась Жанна.

– Это тебя совершенно не касается! – вспыхнула Катька. – Валек очень хороший, я его люблю! Только ужасно надоела проращенная пшеница… А на мед у меня вообще аллергия.

– За что боролась, на то и напоролась, – подвела итог Жанна и тут же сделала вид, что не замечает укоризненного взгляда Ирины.

– Ладно, – решительно сказала Катька и отложила наконец вилку, – со мной разобрались. Я растяпа, обжора и несерьезная личность, которая совершенно забросила работу. Признаю все!

– Действительно совсем не работаешь? – изумилась Ирина. – Ты же говорила, у тебя множество идей?..

Катя была художницей. Она не писала картины маслом, не выводила тонкой кисточкой акварели и не наносила узоры на напольные глиняные вазы. Она делала панно: нашивала на основу всевозможные лоскутки, а еще кожу, бисер и металлические пластинки. Ирина никак не могла запомнить, как называется такое искусство, но Катины панно ей нравились. Да что там, даже Жанна признавала, что Катерина талантлива.

Полгода назад Катя вернулась из Европы, переполненная впечатлениями, и заявила, что теперь запрется и будет творить. Но тут подвернулся профессор, и благие намерения были забыты.

– Как-то не до того было. – Катька махнула рукой и налила себе еще вина. – Но уж теперь, на свободе я такого наворочу! И время быстрее пролетит…

– Зачем было ограничивать свою свободу? – не унималась Жанна. – Вместо того чтобы работать, ты жаришь мужу морковные котлеты! Готовишь яблочное суфле! А ведь так с котлетами вся жизнь пройдет. Ладно бы еще, Катька, ты ни к чему не стремилась и была счастлива на кухне. Но ты ведь хочешь прославиться! Ведь ждешь же признания, скажи?

– Как и всякая творческая личность! – вспыхнула Катерина. – Вон Ирине тоже хочется, чтобы ее романы читало как можно больше людей.

Сама Ирина не принимала участия в этой перепалке. Она прихлебывала апельсиновый сок и думала, что Жанна, как всегда, права, но, как всегда, она излагает свои взгляды слишком агрессивно.