Зачем он все это делает? Картой в этом смысл? К чему мышиная возня?
Месть мне? За что?
И кто я такой, чтобы мне мстили? Я, может, ненароком… нет, нет, я один из безобиднейших людей земного шара. Я пальцем никогда никого не тронул. Нет, мстить мне не за что. А впрочем, в прошлом… ведь не все запоминаешь… и как-нибудь задел случайно, как говорят, локтем и не заметил, а потом все и обнаружилось… Да нет, что я! Все чушь, блажь, я наговариваю сам па себя… Мысли мои разбегались, но было в их движении некое начало, отправная точка, концентрированное выражение всех обид. Таким фокусирующим свойством обладал один вопрос.
Почему именно я?
Я, конечно, понимал, что это вопрос всех неудачников, попадающих в очередную жизненную передрягу. Но я уже потерял контроль над мыслями.
Затем у меня стали появляться совсем уж дикие предположения. Например, такие: а что, если этот предполагаемый двойник получил специальное задание свести меня с ума?
И ей-богу, он этого добьется! Я уже сейчас не в себе. Он очень легко сделает меня сумасшедшим. Судя по изощренности его поступков, это натура исключительно сложная и коварная. С примесью издевательства, даже садизма.
Повезло мне. Даже в роли двойника я не смог завести себе приличного человека!
Задребезжал телефон. Он у нас стоит в передней. Стук в двери — значит, меня.
Голос Димы спокойный и далекий, будто он говорит из другого города.
— Слушай, чертушка, притащи, пожалуйста, палеонтологический атлас завтра в институт.
— У меня его нет.
— Да брось ты!
— Да что бросать-то? Я его не брал. Он мне не нужен: я этими вещами не интересуюсь, сам знаешь. У меня профиль другой.
— Да ладно тебе. Ты просто забыл. В фондовой библиотеке он значится в твоей карточке.
— В моей?
— Ну конечно, я проверил. Может, брал шефу своему или кому другому и забыл. Посмотри дома.
— У меня дома ничего нет.
— Ну, так, значит, в институте. Где-то он должен быть, раз ты его взял.
— Ладно. Проверю. Как твои дела?
— Неплохо. Загляни завтра к Тукину часам к двенадцати. Есть кое-что интересное.
Палеонтологический атлас я нашел в одном из ящиков письменного стола и на другой день принес его Диме. Вырванные из атласа страницы пришлось вклеить обратно. У меня на стене остался только один эстамп — бледные медузы в красной воде.
— Ты болен? — спросил меня Дима.
— Нет, просто устал. Много работы и… устал.
— А-а, — сказал Дима. — Так вот, сейчас пойдем к Тукину, и ты познакомишься с кое-какими интересными вещами. Это тебя развеселит.
— Пойдем, — сказал я.
Мне было совершенно все равно. Идти. Смотреть. Стоять. Лежать. Бежать.
Я был подавлен.
Тукин сиял. Голубенькие глазки весело поблескивали за толстыми стеклами очков.
— Необыкновенно, — твердил он, — необыкновенно.
— Что, собственно, необыкновенно? — Мне действовало на нервы его веселье.
— Он не понимает? — Тукин удивленно посмотрел на Диму.
— Он не знает, — сказал Дима, — он отстал, и ему нужно объяснить. Он был болен. Он устал. Ему скучно.
— Мне не скучно, — сказал я.
— Ну, так грустно.
— И не грустно.
— Тем более тебе нужно выслушать все об ископаемом ферменте.
Они сели передо мной и запели. Они здорово спелись за то время, пока я маялся с двойником. Как говорится, нашли общий язык.
Заметив, что теоретические рассуждения до меня не доходят, они смолкли и потащили меня смотреть какую-то мышь. |