— Конечно, воевал, — поднял брови Богуслав, — а как же иначе! Ведь этот Хмельницкий оказался не таким уж и нищим простачком, не таким уж и безобидным. Он внял совету короля, наверняка взял у него грошей на вооружение, да немало грошей, но его сабля срубала головы не только ратникам Вишневецкого, но и всем попадавшимся под руку полякам, евреям и литвинам… Король, узнав, что его войска громят казаки Хмельницкого, схватившись за сердце, упал, убитый собственной желчью. Понял, идиот, что, натравив Хмельницкого на Еремию, он натравил его на всю Польшу и на Литву, и на себя самого. Да поздно понял! Хмельницкий собрал вокруг себя сброд, решивший уравняться в правах со шляхтой. Никто с этим мириться не хотел: ни я, ни Януш, ни Ян Казимир. Ни тогда, ни сегодня! Тут, конечно же, полная вина лежит на интригане Владиславе, но что спросишь с человека, если он уже покойник?

Богуслав замолчал. Все тоже молчали, глядя на потрескивающий в камине огонь. Первым прервал паузу Михал:

— Я эту историю знаю и не могу понять, к чему ты, Богусь, все это тут нам говоришь. При чем тут вся эта грязная затея Владислава к нашему делу?

— А к тому, чтобы вы поняли, что нынешнее избрание Михала Вишневецкого — это просто дань посвященных в тонкости интриг поляков more gentis этому влиятельному роду за всю эту свару с Хмельницким недалекого Владислава. И повторяю: я не хочу больше никаких войн! — повысил голос Богуслав. — И козни строить Михалу Вишневецкому тоже не собираюсь и вам не дам. Тут из-за одного зачуханного хутора Речь Посполитая погрузилась в пучину войн на пятнадцать, если не больше, лет! И добавлю, что лист получил ultimis diebus от Юрия Володыевского.

— От Володыевского? — удивились все, зная, что на последнем совместном сейме между Богуславом и Володыевским вспыхнула даже драка.

— Так, — кивнул Богуслав, — от него, родного. Извиняется, пишет, что не прав был. Теперь, когда на Руси вот-вот турки объявятся, когда раскол пошел, как у нас в 55-м году, Володыевский понял, что мы правы были, когда хотели от Польши полностью отделиться. Он уже сам подобного хочет для Руси. Юрий пишет, что у нас, литвинов, хотя бы все свое было и есть: армия, валюта, сейм, а вот у них там, у русин Польской Руси, вообще ничего. Володыевского также возмущает правило veto в сейме, чего у нас нет. Любой, даже самый хороший, закон поляки могут зарубить, если какой-нибудь идиот встанет и крикнет «Вето!» И вот теперь Володыевский — наш союзник. Поздно, конечно. Но лучше поздно, чем никогда. На него теперь в наших планах можно тоже рассчитывать, подольский князь также мечтает о свободе Руси и о такой Речи Посполитой, где был бы союз трех самостоятельных народов.

— Приятно, что нас все больше, — усмехнулся Собесский, оглядывая всех веселыми глазами, — так может…

— Нет, — прервал, даже не дослушав его, Богуслав, — никаких «может»! Но ситуация может поменяться в любой момент.

— Как в любой момент? — переспросили все чуть ли не хором.

— А так! — усмехнулся Богуслав, поворачиваясь ко всем лицом. — Я-то уеду, но вам советую не особо скрывать факт, что наш юный Вишневецкий, как и его почивший славный отец, конечно же, хороший воин, храбрый ваяр, но ранение в живот, скажу вам incognito, увы, лишило нашего Великого князя и короля мужской силы. И теперь ждите через несколько лет очередных дебатов на сейме по поводу наследника…

— Удар ниже пояса! — усмехнулся Кмитич. — Я таких пошлых слухов распространять не стану. Это дело досужих до сплетен баб!

— А это не слух, но факт, пан Самуэль! И можете своим женам так и сказать.