– В чем дело? – спросила Люси, с улыбкой переводя взгляд с одного на другого. – У вас такой вид, будто вы все о чем то грезили. Давайте ка за стол.

– Нет, Люси, – с сожалением вздохнул Джо. – Уже темнеет. Нам пора ехать.

– Но, право! – запротестовала она. – Еще очень рано. Может быть, послушаем музыку?

В самом деле, Леннокс частенько ждал от нее «музычки». Бывало, и Полли настаивала на том, чтобы спеть перед публикой. Она знала трогательную балладу, в которой тонко переплетались набожность и патриотизм, и начиналась баллада так:

Бедный ирландский солдат, драгун и католик, Письмо писал при луне своей матушке с поля.

Сейчас, однако, Джо покачал головой:

– Я должен вернуться, чтобы подсчитать выручку. – Он поднялся, и в гостиной сразу стало тесно. – Пойдем, Полли.

Леннокс допил виски и взглянул на часы:

– Я тоже пойду. Знаете, поздновато для меня.

Люси пробовала возражать, сожалея, что вечеринка заканчивается слишком рано, но ничего не могла поделать.

– В таком случае, мистер Леннокс, приходите ужинать на следующей неделе, – упрашивала она. – Но только обязательно.

– Я подумаю, – сказал Леннокс, желая, видимо, пошутить.

Для него это было равносильно явному одобрению, однако у нее создалось смутное ощущение разочарования. Она неохотно проводила гостей до ворот, где постояла, взяв Фрэнка под руку, пока Джо подсаживал Полли в линейку, зажигал фитили фонарей и тормошил дрожащую лошадь. Они отважно уехали в темноту, вскоре отправился домой и Леннокс, правда с меньшей помпой. Он обещал в следующее воскресенье «заглянуть» к Мурам на ужин. На этом Люси успокоилась. Но, чувствуя, что вечер удался не в полной мере, она, помедлив, спросила:

– Как ты считаешь, Фрэнк, все прошло хорошо?

– Могло быть и хуже.

– Но какова Анна… – задумчиво произнесла Люси. – Полагаю, чтобы узнать ее, понадобится время. Она немного замкнутая. Не так ли?

– Я не звал ее приехать, дорогая моя! – с неожиданным чувством откликнулся он.

Она не ответила, но спокойно, с некоторым любопытством взглянула на него. Потом неторопливо улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ.

Они стояли у ворот, ощущая, как вместе со сгущающейся темнотой на них давит серое безмолвие.

– Здесь так хорошо вместе, – вдруг сказала она.

Тишину прорезал тонкий звук губной гармоники, донесшийся со двора Боуи, где по вечерам собирались юнцы. По временам мелодия прерывалась взрывом негромкого смеха, когда мимо проплывала какая нибудь служанка, провожаемая дружными галантно ироничными взглядами. Порой Муры слышали приглушенные приветствия знакомых, и в сумраке мелькали неясные силуэты. Где то вдали слабо подрагивали воды устья, готовые с наступлением темноты покатиться вспять…

Вдоль улицы начали загораться прямоугольники желтого света, торопя приход ночи. Двери, за минуту до того открытые, чтобы впустить вечернюю прохладу, захлопывались. Неожиданно со стороны смутно виднеющегося залива вспыхнул луч Линтонского маяка, метеором пронесся перед глазами, сверкающей нитью на миг привязав пару к реальности, но затем темнота стала кромешной, а тишина – оглушительной.

Они не разговаривали. Этот таинственный час призывал к всемирной тишине. Не было ни луны, ни россыпи звезд, отчего мрак казался более густым, а тишина – более глубокой. В воздухе, напоенном усиливающимся ароматом росистой травы, бесшумно мелькнули крылья летучей мыши. С дальнего поля доносился запах свежескошенного сена, веяло влажной дремотной прохладой. На Люси нахлынуло приятное томление этого вечера, и она в порыве нежности прильнула к мужу. Да, у нее с Фрэнком бывали небольшие размолвки.