Но это все, что он предпочитал помнить. Только первого апреля, спустя два месяца после ее первого визита, он потрудился узнать ее имя. До этого он просто приказывал гостье раздеться и лечь. Вернувшись за свой рабочий стол, Маклахлан вспомнил, что в особенно загруженные дни он даже не трудился раздеваться. Он просто расстегивал брюки, нагибал Китти над диваном в своем кабинете и возвращался к делам, удовлетворив вожделение.

Нет, его это не волновало. Ни тогда, ни сейчас. Одного он жаждал больше всего на свете, больше плотских утех – безраздельного могущества. И жалобы Китти, как бы искренни они ни были, никогда не изменят двух главных и непреложных законов капитализма. Время – деньги. Деньги – это власть. Сейчас у него очень мало времени, а власти ему всегда не хватало.

Развернув чертежи, Маклахлан нетерпеливо дернул шнурок звонка, вызывая клерка. Пора поговорить с агентами с Треднидл-стрит. Надо работать. За неделю Маклахлан рассчитывал выбить три участка под строительство, продать шесть домов, обанкротить не выполняющего обязательства торговца кирпичом, сровнять с землей соседнюю деревню. И все для того, чтобы построить целую улицу элегантных домов в георгианском стиле и заставить расточительных англичан расстаться со своими фунтами. Вот это ему действительно доставит удовольствие.

Но тем не менее дом принадлежал влиятельному графу Трейхерну, солидному, рассудительному человеку, если такие встречаются среди аристократов. Говорили, лорд Трейхерн терпеть не мог глупости и больше всего ненавидел хитрые уловки.

Но леди Бессетт, которая, дрожа, замерла у его двери, пришла повидать не графа. Она торопилась увидеться с гувернанткой – или, точнее, украсть гувернантку, если это окажется возможным.

Деньги не имеют значения. И ее нервы тоже. Графиня была в отчаянии. Нащупав в сумочке маленький сверток, она проглотила ком в горле и поднялась по ступеням позвонить в колокольчик. Она молилась про себя, чтобы гувернантка еще работала здесь. Только когда дверь отворилась, леди Бессетт пришло в голову, что не слишком прилично интересоваться прислугой с парадного входа.

Увы, было уже поздно. Высокий широкоплечий лакей смотрел ей прямо в лицо. Леди Бессетт нетвердой рукой подала ему свою карточку.

– Графиня Бессетт к мадемуазель де Севере. Если это возможно.

Лакей удивленно приподнял брови, но проводил графиню наверх и предложил присесть в маленькой, залитой солнцем гостиной.

Комната была обставлена прекрасным французским антиквариатом. Стены обиты тисненой тканью цвета сливок, желтые чесучовые занавески спускались на роскошный обюссоновский ковер. Несмотря на встревоженное состояние, леди Бессетт нашла комнату прелестной и отметила про себя сочетание цветов. Завтра, если она переживет эту встречу, ей предстоит оформить покупку дома. Это будет ее первый дом в жизни – не мужа, отца или пасынка, а ее собственный. Ее. И она тоже устроит там желтую гостиную. Ведь это ее выбор, не так ли? Завтра же она поговорит с подрядчиком.

Через несколько минут в комнату вошла высокая темноволосая женщина. Она выглядела настоящей француженкой, но была одета более элегантно, чем можно было ожидать от гувернантки. Ее поведение не было услужливым, а на лице застыло выражение добродушного любопытства. Не успев задуматься над этим, леди Бессетт вскочила с софы и бросилась через комнату.

– Вы мадемуазель де Севере? – прошептала она, схватив женщину за руку.

Губы женщины дрогнули.

– Да, но…

– Я хочу нанять вас, – перебила леди Бессетт. – Сейчас же. Назовите свою цену.

Мадемуазель де Севере отпрянула.

– Боюсь, вы ошиблись…

– Я в отчаянном положении.