|
Отец рано приобщил меня к искусству гравюры и акватинты, а мать научила акварели и рисунку. Они руководили самодеятельной школой искусств, это были настоящие художники. Отец рисовал и… — Она покачала головой. — Оставим прошлое в прошлом. Творчество — единственное, что ценно для меня. Уж не знаю, есть ли у меня талант, имею ли я счастье тронуть им хоть кого-то, но я не могу не рисовать, как алкоголик не может не пить. Вот что идет в счет, а цель — уже дело вторичное.
— Разумеется, — одобрил Виктор, вовсе не уверенный, что все понял правильно. Он чувствовал пресыщение своей милой подружкой Одеттой с ее каникулами в Ульгате, новейшими туалетами, светской суетой. Ему вдруг стало досадно, что у него такая пошлая любовница. О, если бы она хотя бы немного походила на ту девушку! — А вы? — Я? — Ну да, у вас-то есть страсть? — Я люблю книги и… фотографию. В Лондоне я прошлой зимой купил «Акме», это миниатюрная ручная камера-обскура, ее еще называют глазом детектива, и вот… но я утомил вас. — Нет, нет, уверяю вас, если я женщина, это вовсе не значит, что техника недоступна моему пониманию. — Прекрасно, тогда я расскажу вам о пластинках с броможелатиновой эмульсией, которые скоро вытеснит гибкая пленка из целлулоида. Ее позабавило, как он огорчен. — Вы наблюдательны. — Вовсе я не наблюдателен. Уж не обиделась ли она? Ему хотелось исправиться. — Как и ваше, мое времяпрепровождение содержит в себе некоторую толику теории, но, стремясь выражаться подобающими термина… — Никакое не времяпрепровождение, — сухо перебила она. — В каком смысле? — Живопись. Это не времяпрепровождение. Когда рисую, я чувствую, что живу, каждая моя клеточка полна жизни. Это вам не… салфетки вышивать! Она сжалась в углу, уставившись в окно. Он почувствовал себя так, словно получил пощечину. — Вы рассердились? Простите, я был глуп. Чтобы повернуться к нему и изобразить подобие улыбки, ей пришлось сделать над собой усилие. — Я сейчас очень устала, все нервы наружу. Фиакр, попавший в пробку на бульваре Клиши, довольно долго стоял на месте. — Я выйду здесь, это совсем близко от моего дома, до свиданья! — бросила она, резко открывая дверцу. — Подождите! Он не успел удержать ее, она уже спрыгнула на шоссе. Кучер соседнего фиакра, щелкнув хлыстом, пустил ей вслед ругательство. Виктор поспешно расплатился и пошел за Таша, которая быстрыми шагами поднималась по улице Фонтэн. «Только бы она не оглянулась…» На краю тротуара она остановилась, и он спрятался за колонной Моррис. Она пошла дальше, пересекла улицу Пигаль, вышла на Нотр-Дам-де-Лоретт и там вошла в дверь массивного здания в восточном стиле. Радость, что узнал ее адрес, сменилась тревогой: а вдруг в этом доме живет ее любовник? Надо расспросить Мариуса. Надо его повидать и принять предложение насчет хроники. «Завтра, завтра я приду сюда, и если она действительно здесь живет, пошлю ей цветы, чтобы заслужить прощение». Прощение за что? Не ей ли впору перед ним извиниться? Ведь она даже не поблагодарила за то, что он ее подвез. Он пожал плечами. Вечно у них на все свои резоны, у этих женщин! Он прогуливался по улице Пелетье, воображая скорую встречу с Таша, как вдруг его толкнул продавец газет, размахивавший свежим специальным выпуском. — Смерть за сорок су! Покупайте «Пасс-парту»! Загадочная смерть на первом этаже трехсотметровой башни! Все подробности за пять сантимов!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Четверг 23 июня Виктор шел по улице Круа-де-Пти-Шамп. |
