|
Они вошли в сопровождении дородной женщины, в шляпе с вуалью, с длинными бумажными белыми перчатками на руках. Его представили. Настроение Эндрюса стало падать. Ведь все эти люди делали более прочной преграду между ним и Женевьевой. Когда бы он ни взглянул на нее, перед ней всегда стоял в почтительной позе какой-нибудь хорошо одетый гость и говорил. В течение всего завтрака его не оставляло сумасшедшее желание вскочить на ноги и закричать: «Взгляните на меня – я дезертир! Я попал под колеса вашего строя! Если вашему строю не удалось раздавить меня, то тем легче ему будет раздавить других!» Шел разговор о демобилизации, о его музыке, о Schola Cantorum. Он чувствовал, что его «показывают» гостям. «Но они не знают, кого показывают», – говорил он самому себе с каким-то горьким злорадством.
После завтрака все перешли в виноградник; туда принесли кофе. Эндрюс сидел молча и не прислушивался к разговору, который вертелся вокруг мебели в стиле ампир и новых налогов; он смотрел вверх, на широкие, облитые солнцем виноградные листья и вспоминал игру света и тени вокруг головы Женевьевы, когда они накануне были в винограднике одни и волосы ее были красны, как пламя. Сегодня она сидела в тени, и волосы были тусклы, как ржавчина. Время тянулось страшно медленно. Наконец Женевьева встала. – Вы еще не видели моей лодки, – сказала она Эндрюсу. – Пойдемте покатаемся. Я буду грести. Эндрюс с радостью вскочил с места. – Смотрите, чтобы она была осторожной, месье Эндрюс! Она страшно неосторожна, – сказала госпожа Род. – Вы были сегодня смертельно скучны, – сказала Женевьева, когда они вышли на дорогу. – Нет, но мне кажется, что все эти люди возводят новые преграды между мной и вами. Видит Бог, что их и так достаточно! Она пристально посмотрела ему в глаза, но ничего не сказала. Они медленно шли по песчаному берегу реки, пока не дошли до старой плоскодонной лодки, привязанной в камышах. – Она может потонуть… Вы умеете плавать? – спросила девушка со смехом. Эндрюс улыбнулся и сказал принужденным тоном: – Я умею плавать. Благодаря этому умению я ушел из армии. – Что вы хотите сказать? – Когда я дезертировал. – Когда вы дезертировали? Женевьева наклонилась, чтобы спустить лодку. Они протащили ее по берегу, причем почти коснулись головами друг друга, а потом столкнули ее наполовину на воду. – А если вас поймают? – Могут расстрелять, я не знаю. Так как война кончена, возможно, что ограничатся пожизненным заключением или по меньшей мере упекут на двадцать лет. – И вы можете так спокойно говорить об этом? – Эта мысль для меня не нова. – Что побудило вас это сделать? – Я не хотел больше подчиняться каторге. Женевьева вошла в лодку и взялась за весла. – Теперь оттолкните ее и не упадите сами! – крикнула она. Лодка соскользнула в воду. Женевьева начала медленно ритмически взмахивать веслами. Эндрюс глядел на нее, не говоря ни слова. – Когда вы устанете, я буду грести, – сказал он спустя некоторое время. Позади них деревня, с белыми и желтыми пятнами домов с бурыми и бледно-красными оштукатуренными стенами и крутыми черепичными крышами, поднималась неправильной пирамидой до самой церкви. Сквозь широкие остроконечные арки колокольни они могли видеть на фоне неба висевшие колокола. Внизу, в реке, отражался весь город, и когда ветер рябил воду, голубовато-стальная полоса затемняла отражение. Весла ритмически скрипели. – Помните: когда вы устанете… – снова сказал Эндрюс после продолжительной паузы. |
