|
Она их очень любила, но спала от них неспокойно и со страху поднимала на ноги среди ночи весь дом. Ей все чудились воры, готовые ограбить ее; а надобно знать, что она все свои деньги, золотые вещи и ломбардные билеты возила с собою в тайном подвязном кармане, которого не снимала даже и на ночь. К довершению всего Вера Антоновна не разлучалась ни на минуту с двумя собачонками, гадкими и паршивыми, которых звала очень прозаически: Сашка и Дунька. Имя последней, как поговаривали в городе, было дано в пику Авдотье Петровне.
Мало-помалу вся аристократия уездного города оставила Авдотью Петровну; она призывалась только в неожиданных и роковых случаях. И тогда разносился слух по городу: "Слышали вы, какое несчастье случилось? за Авдотьей Петровной должны были послать! Но, слава богу, Вера Антоновна на другой же день приехала!" Если Авдотье Петровне и случалось до конца пробыть у какой-нибудь важной дамы, то крестин не справляли и давали нелюбимой бабушке самую ничтожную плату. Вот почему дом Авдотьи Петровны видимо разрушался: не было средств поправить его. Внутренность дома соответствовала наружности: низенькие, небольшие комнаты, с покосившимися потолками и полами, бедно меблированные, производили болезненное и грустное впечатление. Ставни старого домика были закрыты. В комнате, мрачно освещенной, лежала женщина, довольно красивая, но страшно худая и бледная. Авдотья Петровна, в углу, мыла новорожденного, поминутно оглядываясь на больную. Проворно вымыв ребенка и запеленав его, она подошла к кровати и тихо сказала: – Поздравляю вас с сыном. Мать открыла глаза и с испугом оглядела комнату. Увидав Авдотью Петровну с ребенком, она болезненно вскрикнула, дрожащими руками схватила дитя и пристально взглянула ему в личико, потом распеленала его и радостно прошептала: – Боже, ты услышал мою молитву! И она начала осыпать своего сына поцелуями. – Тише, осторожнее! вам вредно волнение, – говорила Авдотья Петровна, любуясь радостью матери. – О, дайте мне на него насмотреться!.. Он не похож на своего отца!.. – И мать снова целовала сына. – Успокойтесь! вы еще очень слабы; будет время налюбоваться! – говорила растроганная Авдотья Петровна. Но мать сильно вздрогнула и дико закричала, прижимая сына к своей груди: – Нет! он его не увидит! Пусть он лучше никогда не знает своего отца и своей матери! – Что вы? как можно! И Авдотья Петровна невольно схватила ребенка из слабых рук матери. – Куда вы хотите его нести! – воскликнула мать. – О, ради бога, спрячьте его! Она вскочила с постели, упала на колени перед Авдотьей Петровной и раздирающим голосом повторила: – Спрячьте его! спасите его!.. он злодей, он убьет ребенка. Я готова умереть, только бы он не знал и не видал его. Спасите, спасите!.. Несчастная женщина с страшными криками упала на пол, и стоны наполнили комнату. Потом она вдруг смолкла и, лежа на полу с закрытыми глазами, тяжело дышала и вздрагивала. Авдотья Петровна плакала. Поцеловав ребенка, она бережно положила его на кровать, стала на колени возле матери и начала успокаивать ее: – Хорошо, я все сделаю. Я знаю его: он способен на все. Но не убивайте себя, опомнитесь! Тихо приподнялась мать, схватила руку Авдотьи Петровны и с жаром поцеловала ее. – Ах, что вы? как можно! И Авдотья Петровна покраснела; слезы потекли у ней по лицу. Мать сказала: – Вы добры! вы знаете мое положение… Сжальтесь над бедным ребенком, сжальтесь надо мной… Видит бог я чиста: но его подозрения… – Что же мне делать? чего хотите вы? – спросила Авдотья Петровна. – Чего я хочу? – дико спросила мать. |
