Нет, он не выдержит, не справится с этим, он разучится улыбаться…

Диг с удивлением и некоторым стыдом обнаружил, что от всех этих мрачных раздумий слезы подступили к горлу. Он сглотнул их, а те, которым удалось увернуться и устремиться вниз по его носу, вытер. Какая глупость. Похоже, он переутомился. С чего бы еще ему лить слезы? Переутомился эмоционально и физически. Денек выдался жуткий.

…А вдруг, не отпускало воображение, с Надин что-нибудь случится, и он не успеет извиниться за то, что не позвонил ей вчера вечером, когда она так расстроилась, не успеет объяснить, что между ним и Дилайлой ничего не было, не успеет спросить ее про сообщение на автоответчике и выяснить, зачем она врала все эти годы про то, как к нему относится.

Ему столько надо сказать Надин, и где же она? В Испании, вот где, в проклятой Испании, а у него голова разрывается, и сердце ноет, и жизнь его выворачивается так и эдак, словно какая-нибудь идиотская лента Мебиуса.

Диг тяжело вздохнул и опустился на корточки. Поднял с пола изуродованный журнал и прижал его к груди.

Возвращайся домой, Надин, шептал он, возвращайся поскорее.

В пасмурном хмуром Лондоне солнечная, кипевшая жизнью Барселона казалась далеким прошлым. Соседская кошка запрыгнула на ограду, приветствуя Надин, и та ласково взяла всклокоченное животное на руки и занесла в подъезд, где та могла обсохнуть и дождаться хозяев с работы.

Надин нащупала ключ в кармане и затаила дыхание. За выходные она успела довести себя до полного психоза, воображая, что могло приключиться с ее домом. Ей мерещилось пролитое вино, разбитые зеркала, разгульные вечеринки и наряды полиции. Чушь, конечно, она понимала, что накручивает себя. В том же три дня кряду убеждали ее Пиа и Сара.

— Не будь дурой, — твердили они, — и не заводись. С квартирой все будет в полном порядке. Фил уже, наверное, вернулся домой, — утешали они. — В худшем случае ты не досчитаешься пары коробок с кукурузными хлопьями, ну и, возможно, он прикончит туалетную бумагу. Не дергайся.

Снова и снова они принимались обсуждать фиаско под названием «Звонок Дигу». Это их куда больше интересовало, на глазах Пиа разыгрывалась мыльная опера — живьем! Девушки были убеждены, что Надин поступила правильно, особенно Сара, которая заварила все это безобразие и уже прикидывала, что наденет на свадьбу. Они не давали ей прохода, уговаривая опять позвонить ему.

— Не выйдет, — упиралась Надин, — и не надо меня уговаривать. Я больше никогда не позвоню Дигу. Никогда, понятно?

Однако у нее созрел план. Она придумала, как выбраться из кошмара, в котором увязла. Если Диг когда-нибудь позвонит ей — в жизни и не такое случается, — она скажет, что поспорила подружками на желание и проиграла, и в наказание они заставили ее позвонить ему и наговорить глупостей о его члене.

Отговорка конечно фиговая, но лучше, чем ничего. К тому же, мужчины, подозревала Надин, в принципе не желают принимать всерьез болтовню пьяных женщин. А потому Диг скорее всего пожмет плечами и поверит ей на слово, как евангелию. И подумает: «Женщины… все они чокнутые, понятное дело».

Но на звонок Дига надежды оставалось мало. Зачем ему звонить ей? Она обругала его новую девушку, напилась, разбушевалась и слегка тронулась умом — все это выглядит очень непривлекательно.

— Ах да, — скажет Диг через многие годы, — Надин. Хорошая была девушка. Мы очень дружили. Но пришлось с ней расстаться, когда она стала совершенно неуправляемой. Бедняжка Надин. Печально. — И он пожмет руку Дилайлы, бросит на нее слегка грустный, но исполненный облегчения взгляд, и оба молча возблагодарят бога, за тот день, когда они исключили сумасшедшую Надин из своей идеальной, безмятежной, чистенькой жизни.