Перебинтовав ему голову, Белозерская шагнула к второму бандиту.
– Садитесь в машину, – скомандовал сержант.
– Но…
– Он не ранен, – Кривокрасов усмехнулся, – просто, возможно, детей не будет. Оно и к лучшему.
– К ушибленному месту надо приложить лед и…
– Ага. И в санаторий отправить. Об этом мы позаботимся.
Белозерская приподняла лежащего навзничь на сиденье Скокова и устроила его голову у себя на коленях. Сержант захлопнул дверцу и подошел к лежащим на мостовой бандитам.
– Ну-ка, Равиль, погуляй чуток.
– Слушаюсь, товарищ командир, – дворник сделал почти идеальный поворот «кругом» и отошел в сторону.
Кривокрасов присел на корточки, не спеша вытянул из пачки папиросу, закурил. Парень с повязкой на лбу настороженно следил за ним. Ноздри бандита задергались, ловя табачный дымок.
– Ну, парень, рассказывай, – мирно предложил Кривокрасов, – кого ждали, кто навел?
– Так исповедь не ведут, начальник, – лениво процедил парень, – ты меня за стол усади, папироску предложи. Тогда и разговор будет. А так базарить – порожняк гонять.
– Ты думаешь, на уголовку нарвался? – сержант затянулся, вынул из кармана удостоверение, – на, смотри, – раскрыв книжечку он поднес ее к прищуренным глазам парня. – Читать умеешь?
Бледное лицо парня побелело еще больше, хотя казалось, что это невозможно. Он сморщился, словно проглотил что-то гнилое, гадкое, выругался сквозь зубы.
– Так-то, друг, – Кривокрасов убрал корочки, – хочешь спокойно на кичман попасть – говори, как дело было. Хочешь кирпич нюхать – вольному воля.
Парень засопел. Кривокрасов прямо-таки почувствовал, как в его проспиртованном мозгу ворочаются тяжелые, как булыжники мысли.
– Ну, чего решил? Сразу скажу: будешь мне семерки плести – к барину кореш твой поедет, а на тебя повешу все, что есть. И товарища нашего убитого, и наган, и организацию нападения на работников НКГБ СССР. Вышак тебе светит, милый.
– Дай дернуть раз, – попросил парень.
Сержант откусил обмусоленный кусок папиросы, поднес окурок к его губам. Всосав оставшийся табак с одной затяжки, парень снова выругался.
– …твою мать! Кругом вилы! Значит так: стукнули нам, что гастролеры с Питера к бандерше пойдут. Мол, барыгу маранули, в теплые края собрались, а здесь шухер пересидят. И рыжья у них, мол, мешок. А товарища твоего Шнурок на перо посадил, я тут побоку. Вон Шнурок лежит, макинтош деревянный примеряет.
– Кто про гастролеров стукнул? – быстро спросил Кривокрасов.
– Бобер питерский. Его одна лярва на малину в Рощу привела. Ну, фарш сняли с него, а он и говорит: дело двинем – я в доле. Гастролеров кончим, барыш поделим и разбежимся. И жульман один подтвердил: в Питере шухер, барыгу известного приморили. Ссучился, стало быть, гаденыш.
– Какой он из себя?
– Кто?
– Бобер.
– Такой гладкий, важный. Чисто аблакат под деловыми.
Со стороны Новослободской послышалась сирена кареты скорой помощи. Кривокрасов поднялся на ноги.
– Ладно, потом подробно опишешь. Если не соврал – слово сдержу. «Скок» вам сошьем и лети в дом родной, там тебе уже клифт правят.
– Слышь, – парень перекатился на бок, – откуда феню знаешь?
– Пообщался с вашим братом, было дело, – усмехнулся сержант.
В домах уже зажигался свет – разбуженные выстрелами жильцы, наблюдавшие из темных окон, собирались на работу. |