В главе "Моральность гена" им утверждается, что все общественные науки являются по сути лишь заключительными областями биологии и должны быть включены в современный синтез теории эволюции. Вильсон предсказывал структуру будущего общества, где технократов вытеснят нейробиологи и социологи: именно они станут определять основные направления политики.
Гипотеза Вильсона о моральности гена была мне близка, и я не скрывал этого с тем лишь уточнением, что в действиях человека и общества полагал целесообразным искать первопричины биологические и социальные одновременно. Моим собеседникам казалось, что в Советском Союзе господствовало иное мнение - там стремились переделать мир, но меньше всего обращали внимание на себя и хотели меняться сами.
Я, конечно, спорил, пытался удерживать редуты партий- ной идеологии, но крыть эти аргументы мне было нечем.
В чем мы соглашались, так это в том, что в России после революции наука стала постепенно уступать пропаганде, пропаганда выдавалась за науку, новое же "свя-щенное писание" заклинало: "Мир изменится, потому что народ этого хочет". Вселенских претензий было предостаточно, но, чтобы изменить мир, надо для начала хотя бы истолковать его глубоко, основательно и адекватно реальности. У рабочих и крестьян Российской империи действительно не было иного выхода, как взяться за оружие, дабы избежать голодной смерти, однако это не означало, что все другие народы пребывали в столь же безысходном положении. Трудно обвинять большевиков в преднамеренном невыполнении обещанного: им оказалось не по силам справиться с природой человеческой. Что в Советском Союзе действительно удалось сделать? Помимо бесспорных достижений в промышленности, науке, культуре и образовании, был создан новый правящий класс партийно-государственной бюрократии с не-ограниченной властью. Троцкий осуждал культ партии. Сталин стал ее вождем и организатором государственной бюрократии, он говорил бесцветно, но его язык был понятен всем. Троцкий выступал против возвышения бюрократии и пришел к выводу о необходимости верхушечного переворота, за что и положил голову под ледовый топорик. Одолей он Сталина, режим его личной власти оказался бы не менее кровавым и деспотичным - натура у него была тоже не из добрых.
В любой стране, как считали мы, государственная бюрократия никогда не откажется добровольно от своих привилегий, в ее среде неизбежны беспринципность, лицемерие, зависть, карьеризм, подтверждений чему в истории мира вполне достаточно. В отличие от Америки, в Советском Союзе все это присутствовало в весьма большой степени, лишало людей стимулов трудиться продуктивно, приводило к безуспешной борьбе планового хозяйства с анархией, расходованию фантастических средств на непроизводительные цели. У обоих наших народов и сегодня существуют неоспоримые достоинства, но какая наивность приписывать своей родине общую для всех граждан мораль! Зная реальности страны, ее людей, не преувеличивая и не преуменьшая их пороки, видишь, что они отражают конкретные исторические условия и особенности природы человеческой. Как все другие народы, россиян и американцев раздирает выбор между правдой и ложью, эта дилемма довлеет и над государственными институтами, бизнесом, церковью, жизнью вообще, все больше ориентированной на достижение статуса, престижа и материальных символов успеха. Выгодно говорить правду - говорим правду, выгодно обманывать обманываем, в остальных случаях - по обстоятельствам.
Для меня и тех американцев, с кем чаще всего общался, дилемма "материализм или идеализм" имела весьма абстрактное значение. Пусть какая-то теория и дает представление о мире, но, не достигая практических целей по облегчению жизни, она бесполезна. Ни в поведении людей, ни в их мышлении не может быть оправданным существование навечно установленных понятий. Полезно все, что ведет к зрелости и усовершенствованию. А что такое зрелость? Дать ей четкое определение - значит утвердить конечную цель развития, самого по себе бесконечного. |