— Королева и госпожа моя, я вижу ясно, что вы бросили меня, и обвиняю вас в измене. Я изведал, однако, дни, красавица, когда вы любили меня искренно: то было в темном лесу, под лиственным сводом. Помните ли вы тот день, когда я вам отдал мою собаку, славного Хюсдена? О, он меня всегда любил и ради меня покинул бы белокурую Изольду. Где он? Что вы с ним сделали? Он, по крайней мере, узнал бы меня.

— Он бы узнал вас? Вы говорите пустяки. С тех пор, как Тристан уехал, он все время лежит там, в своей конуре, и бросается на всякого, кто подходит к нему, Бранжьена, приведи его ко мне.

Бранжьена привела собаку.

— Поди сюда, Хюсден, — сказал Тристан. — Ты был моим, я возьму тебя снова.

Когда Хюсден услышал его голос, он вырвался с привязью из рук Бранжьены, побежал к своему хозяину, стал вертеться у его ног, лизать ему руки, лаять от радости.

— Хюсден! — воскликнул юродивый. — Благословен тот труд, который я затратил, воспитав тебя! Ты меня лучше принял, чем та, которую я так любил. Она не хочет признать меня, узнает ли она хоть этот перстень из зеленой яшмы, который когда-то мне подарила, плача и целуя меня, в день расставания? Этот маленький перстень из яшмы никогда со мной не разлучался: часто просил я у него совета в моих печалях, часто орошал горькими слезами зеленую яшму.

Изольда увидела перстень. Она широко раскрыла руки:

— Вот я! Возьми меня, Тристан!

Тогда Тристан перестал изменять свои голос.

— Милая, как могла ты так долго не узнавать меня — дольше, чем эта собака? Разве дело в перстне? Разве не думаешь ты, что мне было бы отраднее, если бы ты узнала меня при одном напоминании о былой любви?

Разве дело в звуке моего голоса? Звук моего сердца — вот что ты должна была бы слышать!

— Милый, — сказала Изольда, — я, быть может, услышала его раньше, чем ты думаешь, но мы окружены кознями; могла ли я, как эта собака, последовать своему влечению, подвергая тебя опасности быть схваченным и убитым на моих глазах? Я оберегала себя, оберегала и тебя. Ни твое, напоминание о былой жизни, ни звук твоего голоса, ни самый этот перстень ничего мне не доказывают, так как все это может быть злым делом волшебника. Но при виде перстня я сдаюсь. Разве не клялась я, что, как только его уважу, хотя бы мне погибнуть, я исполню все, что ты пожелаешь, будь то мудро или безумно? Мудро или безумно — я твоя; возьми меня, Тристан!

Она упала без чувств на грудь своего милого. Когда она пришла в себя, Тристан держал ее в объятиях, целовал ее глаза и лицо. Он вошел с ней под полог. В руках он держал королеву.

Чтобы позабавиться юродивым, слуги приютили его под лестницей залы, как собаку в конуре. Он смиренно выносил их насмешки и удары, потому что порой, приняв свое прежнее обличье и красоту, он шел из своей берлоги в покои королевы.

Но спустя несколько дней две служанки заподозрили обман и предупредили Андрета. Тот приставил к женскому покою трех хорошо вооруженных дозорщиков. Когда Тристан хотел войти в него, они закричали:

— Назад, дурак! Возвращайся к себе на солому!

— Что это, славные сеньоры? — сказал юродивый. — Разве сегодня вечером мне не след миловаться с королевой? Не знаете вы разве, что она меня любит и ждет?

Тристан замахнулся палкой. Слуги испугались и дали ему пройти. Он заключил Изольду в свои объятия.

— Надо мне бежать, дорогая, ибо вскоре меня узнают, Надо бежать, и, без сомнения, я уже никогда не вернусь. Смерть моя близка: вдали от тебя я умру с тоски.

— Обними меня крепко, мой милый, и прижми так сильно, чтобы в этом объятии наши сердца разорвались и души улетели! Увези меня в счастливую страну, о которой ты некогда говорил: в страну, откуда никто не возвращается, где чудесные певцы поют бесконечные песни.