— Я не собираюсь ни с кем воевать, Манштейн, и тем более с Россией, с которой у нас подписан ряд договоров. Для продолжения войны с Англией нужно иметь достаточное, а не избыточное число войск. Сколько у нас останется дивизий на содержании после выполнения предложенного вами сокращения?

— Пехотных дивизий первой волны 34, без учета переданной в люфтваффе 22-й дивизии. Дивизий второй волны 19, оставшихся из третьей — 9. В четвертой волне 14, в седьмой 13 и в восьмой 10 дивизий. Всего останется 99 пехотных дивизий, 3 горнострелковые, 10 танковых и 5 моторизованных, с учетом сведения в дивизию полка «Великая Германия» и моторизованной бригады. Плюс три дивизии СС — «Мертвая голова», «Викинг» и полицейская, а также моторизованный полк СС «Лейб-штандарт Адольф Гитлер».

— Ровно 120 дивизий, — быстренько подсчитал Андрей и ядовито осведомился тихим шипящим голосом: — Сократили 35, осталось в три с половиной раза больше. И мы сможем их содержать? Как можно прокормить такое количество солдат, вы знаете?

— Мой фюрер…

— Знаю, что вы скажете, Эрих. Что дивизии должны нести службу на оккупированных территориях, что нужно иметь достаточные резервы, что до тех пор, пока идет война, армию не нужно сокращать. Ведь так?

— Так, мой фюрер, — вынужденно согласился Манштейн, как бы нехотя цедя слова.

— Поймите, Эрих, что, кроме армии, есть еще и политика. Открою вам один секрет — доброго соседа не надо оккупировать, его нужно делать союзником. Тогда нам не придется держать у него свои войска, наоборот, в требуемый момент он выставит нам на помощь свои.

— Я согласен с вами, мой фюрер, — Манштейн остановился в ожидании развернутого ответа с объяснениями, не сводя глаз с Андрея.

— Мы покажем всему миру, что не нуждаемся в присоединенных территориях, за исключением тех земель, что населены немцами и были отторгнуты у нас в Версале. Это раз. В первую очередь Судеты и польская Померания. Ну, еще частично Позенская провинция и кусок Силезии. Те округа, что отошли Бельгии и Голландии, мы не потребуем обратно. Так же как Эльзас и Лотарингию. Протекторат, Дания и Норвегия к осени станут полностью независимыми, а мы выведем из этих стран свои войска.

— Но почему?! — Манштейн от удивления вытаращил глаза.

— Не все, что можно делать, нужно делать, мой милый Эрих. Ответьте — насильник владеет телом женщины беспрепятственно, но сможет ли он овладеть ее душою?

— Нет, мой фюрер, — генерал чуть улыбнулся, как бы подчеркивая, что понимает некую долю шутки в вопросе.

— Потому она все время его тихо ненавидит и в удобный момент предаст. А зачем нам это нужно? Лучше сделать по-иному — пусть она нас и любит, и свое тело дает. В исламе что-то есть привлекательное, в том же многоженстве. Каково жить в гареме?

Манштейн засмеялся, оценив шутку, но глаза остались серьезными. Они как бы требовали пояснить: «Ну, и как обеспечить рейху такой гарем?»

— Если боятся, значит, не только уважают, но и ненавидят. А победитель должен быть великодушным. Потому мы не потребуем контрибуций…

— Что?! — голос Манштейна стал похож на кукареканье разом охрипшего петуха. Весь его вид прямо вопиял немым вопросом: «А зачем мы, твою мать, воевали и проливали кровь?!»

— Ограбив Францию после Седана, Германия получила злейшего врага, который отомстил спустя полвека. Вы дадите гарантию, что через какое-то время ситуация не обернется по этому же варианту?

— Нет, мой фюрер.