Она обняла его за шею, приоткрыла губы. Она погибла…

Эмили проснулась, рывком села, в страхе огляделась вокруг. Потом прерывисто вздохнула, испытывая облегчение, оттого что это был всего лишь сон. Поднесла ладонь к губам. Странно, она почти ощущала его прикосновение…

Какая наглость — вторгаться в ее сны!

Она открыла двери на веранду. Полуденный ветерок мгновенно освежил ее, принес аромат жимолости и жужжание пчел. С такой высоты открывался чудесный вид на плантацию: уходящие вдаль цветущие лужайки, хозяйственные постройки за ними, вдалеке аккуратные ряды зеленого хлопка.

Заметив, что солнце стоит уже высоко, Эмили вспомнила про ленч. Но в ридикюле не оказалось щетки для волос, а ей так необходимо было поправить прическу и переодеться. Однако ее сундук еще не подняли наверх.

Эмили как могла разгладила смятое платье и прическу и спустилась в гостиную, где нашла одного Дэвида. Он встал.

— Ты выглядишь отдохнувшей, Эмили.

— Да, я немного вздремнула. — Эмили улыбнулась, окидывая взглядом гостиную и прилегающую к ней столовую.

— Оливия называла ее желтой комнатой, — сказал Дэвид.

— Это очевидно, — рассеянно ответила Эмили.

Снова Оливия! Какую же власть имеет умершая женщина над теми, кого покинула? Очевидно, немалую, так как дом сохранился в том виде, в каком она его оставила. Как и голубая комната, желтая представляла собой этюд в одном цвете с оттенками от теплого огонька свечи до шафранного. И все же она была почему-то лишена индивидуальности.

Хватит этих лирических отступлений, побранила себя Эмили! Она должна не упустить случая и поговорить с Дэвидом!

— Дэвид, мы можем на минуту присесть?

— Конечно!

Он взял ее под руку и подвел к массивному креслу, а сам сел напротив. Их разделяло всего несколько футов, но это расстояние казалось непреодолимым. Эмили рассматривала ножку кресла в виде когтистой лапы, сжимающей шар, и вдруг сказала:

— Дэвид, кажется, мне здесь не рады.

— Ерунда, Эмили, разумеется, тебе рады. Что заставляет тебя так думать?

Эмили подняла на него глаза и прикусила губу.

— Поведение твоего дяди.

Дэвид нахмурился, сосредоточенно обдумал ее утверждение, затем мягко объяснил:

— Эмили, пусть его манеры тебя не пугают. Ты должна привыкнуть к нему, дорогая, поскольку меня часто не будет дома. — Дэвид помолчал, нервно ослабил узел шейного платка. — По правде говоря, я снова должен уехать через два дня. Дядя только что получил письмо из Галвестона: сгорел один из наших складов хлопка. Я не собирался оставлять тебя так скоро, дорогая, но мне необходимо лично уладить это дело.

— Ох нет, Дэвид, ты не можешь… с ним наедине! Нет, Дэвид! Ты должен отвезти меня домой!

— Но, Эмили, теперь твой дом здесь.

— Никто не голоден? — раздался громкий голос. — Или вы предпочитаете поесть в Хьюстоне?

Эмили обернулась и увидела Эдгара Эшленда, небрежно прислонившегося к двери в столовую и рассматривавшего их с насмешливым высокомерием. Как много он слышал? Очевидно, достаточно.

Эмили почувствовала, как в ней шевельнулось какое-то странное незнакомое чувство: первобытное, запретное желание, которому она не могла найти названия. Этот черный дьявол отталкивал ее и одновременно притягивал жутким, пугающим образом.

Дэвид вскочил и поспешно ответил:

— Разумеется, Эмили не собирается никуда ехать. — Он предложил ей руку и прибавил: — Пойдемте к столу, дорогая.

Эмили была шокирована тем, что Эвис Жеруар сидит за столом вместе с членами семьи. И еще больше была поражена предложенным пиршеством — свежие фрукты, за которыми последовало рагу из утки, горячее, острое, вместе с горой дымящегося риса.