Девочке было лет шестнадцать, и Аркадий, глядя на нее, вспомнил Алену — ей было столько же, когда они познакомились. Он — молодой выпускник юридического колледжа — умел тогда очаровывать женщин рассказами о подвигах во имя справедливости, которые ему предстояло совершить в скором будущем. Он и сам плохо отличал будущее от настоящего, воображаемое от действительного, романы от жизни, а собеседницы подпадали под очарование его энтузиазма и принимали рассказы за чистую монету — до первого свидания, естественно. Потом все становилось на свои места, и восторженная почитательница молодого таланта превращалась в скептическую мегеру, не готовую связать жизнь с человеком, не понимающим, что деньги добывают, а не зарабатывают. Алена то ли была слишком молода, чтобы знать эту прописную для всех женщин истину, то ли действительно влюбилась по уши, но, как бы то ни было, ни первое, ни даже десятое свидание ее не разочаровало.

Разочарование наступило потом, когда они уже были женаты, когда родилась Марина, а Аркадий не выбился даже в простые следователи МУРа или прокуратуры. Алена поняла, что муж просто не умеет жить. Не умеет брать деньги, когда их предлагают, и не умеет требовать свое, когда от него пытаются утаить положенное. Алену не интересовало, что деньги предлагают обычно для того, чтобы скрепить сделку с правосудием, а положенное утаивают, когда сделка сорвалась. Алена не понимала, что ее муж физически не способен на подобные соглашения, Аркадий воспринимал их как сделки с совестью. С чьей-то совестью он еще мог договориться, но никогда — с собственной.

Когда Алена на шестом или седьмом году замужества поняла, что Аркадий в этом отношении неисправим, как разобранная на детали и выпотрошенная игрушка, она начала искать героев на стороне. Аркадий догадывался об этом; да что там догадывался, он точно это знал, поскольку, будучи сыщиком, а со временем — сыщиком экстра-класса, легко ловил жену на противоречиях и мог бы без проблем отслеживать все перемещения Алены по городу и знать обо всех ее амурных приключениях.

Если уж повезло попасть в пробку, — подумал Аркадий, — почему не использовать это время и не поразмышлять о деле Подольского? Просто посидеть и подумать — когда еще выпадет такая возможность?

Что произошло между шестью и девятью часами утра? В комнату никто не заходил, о подмене трупа и речи быть не может. Такие случаи бывали неоднократно, но только не в этот раз. Да и кому он сдался, этот Подольский, чтобы создавать такие сложности? Если у него были враги, то куда проще имитировать аварию в воздухе (73 процента случаев сведения личных счетов) или пристрелить в подворотне (остальные 27 процентов).

Самым загадочным в деле Подольского является исчезновение «маски смерти», все остальное решаемо. Следовательно, сейчас важнее всего заключение патологоанатома. Технические экспертизы вторичны, вопросы, поставленные перед экспертами, могут измениться в результате медицинского обследования трупа.

Допустим, что эксперт скажет: теплового поражения не было и быть не могло. Что тогда? Закрывать дело и списывать расходы агентства в убыток, поскольку страховая компания не станет в случае естественной смерти Подольского оплачивать юридическую страховку? Или продолжать расследование, привлекая в качестве отправной точки несогласованность двух обследований? В конце концов, в шесть утра лицо Подольского было сожжено — какие сомнения! Для судмедэксперта данные телевизионной съемки — не доказательство, как и личные свидетельства оперативника МУРа, коменданта общежития и понятых.