Он говорил что-то еще, но Стас его почти не слышал, смотрел в одну точку перед собой через лобовое стекло, смотрел в никуда. На сине-белую вывеску «УВД» над входом, на здоровенную дверь, на желтые кирпичные стены, на яркий цветастый зонт, под которым от дождика пряталась мама «инвалида». Она ежилась от ветра и холода, поправляла платок, но тот упорно выбивался из декольте, тетка боролась с ним и в упор смотрела на Стаса. Тот отвел взгляд и стал смотреть на приборную панель. Все мысли враз куда-то подевались, в голове стало пусто и легко, будто не сутки отдежурил, а проснулся поздно утром в выходной. И вообще Стас чувствовал себя прекрасно, только противно посасывало под ложечкой, точно от голода или нетерпения. «Чего ты ждешь? – заговорил вдруг внутренний голос, – вот твой шанс, чего тебе еще надо?» И правда – чего, какого черта он тупит в одну точку? «Так нельзя», – тяжко шевельнулось где-то на границе подсознания и рассудка, будто подняли толстый пласт дерна над монолитной скалой. Подняли – и тут же бросили обратно. Нельзя… А ослепнуть в двадцать с небольшим лет можно? А если это та самая единственная, Богом данная ему женщина, одна на всю жизнь, на весь мир, и неизвестно, жива ли она сейчас или вот-вот повторит фокус со скальпелем? Или уже повторила? Нельзя… Одна жизнь, одна любовь, одно будущее – все бы отдал, чтобы не потерять этого, да нет ничего. Нельзя…

– Садись, – кивнул Стас на соседнее сиденье, парень мигом оказался рядом. Тетенька порывисто шагнула к ним, но сын махнул ей, отгоняя, точно муху, и та покорно потопала к магазину неподалеку, села в припаркованный там черный «Форд». А парень полез в карман пиджака и достал оттуда пластиковую карточку.

– Пин-код я назову, – сказал он, протягивая ее Стасу, – на ней полтора миллиона. Они твои, карточку потом можешь выкинуть. Держи. Или лучше «наличкой»?

Он улыбался покровительственно и нагло, Стас еле сдерживался, чтобы не разбить ему очки. Держался из последних сил, процедил «наличкой», довез парня до отделения банка, где тот через кассу за четверть часа обнулил лимит и отдал деньги Стасу. Тот пересчитал, убрал пачки в бардачок и сказал:

– Через три дня брат твой с друзьями выйдет. Раньше не получится, – оборвал он задохнувшегося от возмущения юношу, – надо кое-что уладить. В ИВС с ним ничего не случится, выйдет пока под подписку, до суда. На суд всем троим придется прийти, я скажу, что говорить, пусть запомнят, выучат или запишут – это важно. После этого я тебя не видел, ты меня тоже. Если что…

– Не трясись, капитан, – сквозь зубы процедил парень, – ничего не будет. Сделка есть сделка, каждый получит свое. Я болтать не буду. И еще: Осипова там не было, это главное условие, а как ты брата моего отпустишь – на твое усмотрение.

– Разберемся, – кинул Стас, сел в «Ауди» и поехал домой. Руки еще дрожали, живот подвело, как от голода, звуки стали громче, краски ярче, время, казалось, летело вдвое быстрее, чем обычно. Он уже почти добрался до дома, когда на светофоре передумал, развернулся через две сплошные и погнал обратно, не очень внимательно глядя на дорогу. Но ему точно черт ворожил, донесло, как на крыльях, «ауди» остановилась прямо перед подъездом, Стас выгреб деньги из бардачка, кое-как рассовал их по карманам и побежал на третий этаж.