|
- Все мы бойцы, поединщики! Если горшок не украсить волнистыми линиями, то оскудеешь едой, если одежду не обнарядить - Враг проберется к сердцу! А у тебя вон ложки не расписаны, петли на куртке оборваны... Хоть это можешь сделать? Тарас кивал, кутался в лохмотья, оголив желтые худые ноги. Ссохшийся, скрючившийся под старой шкурой с вытертым мехом, он уже теперь казался домовым. Волхв прав, Мара с ее дочками - а их у проклятущей двенадцать! - сгубила больше, чем лесные звери. Надо давать отпор, надо... Но у молодых сил больше, а ему бы успеть решить: домовиком или лешим? Ведь кроме берегинь и леших в Лесу бродит нежить, души чужих мертвяков. Этих зайд, забредших в Лес невесть откуда, убивали и закапывали. Теперь бродят по ночам, кидаются из темноты, пьют теплую кровушку. Тарас в молодости барсов давил, беру хребет ломал, но нежить, сказывают, смахивает на больших жаб, а лягух Тарас боялся и маленьких. У бера шерсть теплая, а у жаб - холодная, склизкая кожа. Даже от махонькой жабы бывают большие бородавки, а чего ждать от нежити? Он коротко вздохнул, перевел глаза на волхва. Тот гремел на всю хату, грозно потрясая жилистыми руками: -... все деревянное покрыть резьбой, так и скажи своим! Глину расписать цветами, куда невестки глядят? В дупле ли, землянке - должно быть чисто! Но следи, чтобы мусор не выносили, а жгли в очаге... Он сердито умолк. Старик кивает, но глаза далеко. Лицо как печеное в золе яблоко, щурится в улыбке. Домовиком, дескать, нужнее. Возле берегинь - для себя, а домовиком, мол, послужит семье и после смерти, как подобает человеку. Жить, правда, придется похуже, но душа за детей будет покойна. Жароок, старшой, до седин дожил, а вспыхивает как береста. Семенко, середульный, еще крепче - первый кулачный боец, далеко ли до беды? Младшенький, Вырвидуб, был во всем хорош, но погиб на охоте, оставив двоих детей. Внуки вовсе нескладные, особенно старший, Таргитай... Девятнадцать весен минуло, а ему бы все играть на дуде да за девками бегать! Придется домовиком. Будет следить, дабы блюли обычаи пращуров, ухаживали за могилками, поминали в Навий день, помогали родне, соседям, сиротам... - Сыновья на охоте? - рявкнул Боромир, грубо вторгаясь в думы. - Пошли к Неустроихе... Ее дупло разваливается. Мужики собрались, помогают перебраться в землянку. Боромир одобрительно кивнул. Враг давит по одному, но когда люди помогают один другому, отступает, скрежеща зубами! - А внуки? - Лесуют. Справные охотники. - Даже Таргитай? Тарас опустил голову, избегая смотреть волхву в глаза. - Тоже в лесу. - Охотится? - Ну... как умеет. Боромир едва не выругался, повернулся и ушел как можно быстрее. Лаз в землянку плотно притворил, чтобы не выпускать горячий воздух. Землянка Тараса, которую он расширил, отбив у медведя, самая крайняя, дальше Лес, где всегда сыро, мрачно. Земля вздрагивает, когда падают подгнившие великаны, молодняк жадно теснится под покрытыми мхом исполинскими валежинами, вместо неба там переплетенные ветви. Деревня стояла в излучине Реки. В сухое время заяц перескакивает, не замочив лап, но сейчас весна, Река бурлит, неся вешние воды, деревья на глазах выпускают молодые веточки, тянутся через Реку, угрожая перешагнуть поток и вернуть себе отвоеванный людьми клок земли. Боромир остановился, вперил тяжелый взгляд в темную стену Леса. Жить в Лесу - видеть смерть на носу. Беры, барсы, рыси, а в эту весеннюю пору - страшнее всех лось или тур. |
